Джон Спиид - Наложница визиря
— А где он? — спросила женщина.
— Далеко.
— Понятно, — женщина подняла невидящие глаза на Люсинду. Какое-то время Читра держала в руке еще один лакомый кусочек, и Люсинда даже подумала, не собирается ли Читра скормить его ей. — Послушай меня вначале. А потом оставь меня, как оставляют труп. Я прошу слишком многого?
Женщина какое-то время держала кусочек у клетки, вне пределов досягаемости попугая, и долго молчала.
Наконец она заговорила:
— Молодая женщина далеко от дома, молодая женщина одна среди незнакомцев, молодая женщина в чужом мире. Молодая женщина, которая смотрела смерти в лицо и теперь знает, какой короткой может оказаться жизнь. Молодая женщина, красивая, любопытная и доверчивая.
Люсинда покраснела.
— Вы считаете меня дурой?
— Ты видишь моего попугая? Предположим, я оставлю дверцу клетки открытой, и птица улетит. Кто из нас будет большим дураком? Сколько он протянет за пределами клетки? Он поднимется высоко в небо и упадет на землю, ослепленный солнцем.
Люсинда напряглась, распрямила спину и чувствовала себя так, как обычно во время споров с Еленой.
— Если вы думаете указывать мне, как мне следует…
— О-о, — вздохнула женщина. — Прости меня. Я говорила не про тебя.
— Вы собираетесь притворяться, будто говорили о своем попугае?
— Нет, — опуская голову, сказала Читра. — Я говорила о своей сестре, Майе.
* * *— Конечно, это может увидеть каждый, — позднее сказал Люсинде Патан. — Она сходит по нему с ума. Ты одна не заметила этого, потому что ты слишком невинна, дорогая Люси.
Люсинда только что рассказала ему про разговор с леди Читрой. Он крутил изюм в длинных пальцах и так внимательно рассматривал его, что Люсинда поняла: он не хочет встречаться с ней взглядом.
— Я не такая уж невинная, — ответила она.
Патан поднял на нее темные глаза, и она почувствовала силу его изучающего взгляда, словно он сжимал ей сердце своими красивыми пальцами.
— Ты думаешь, это продлится вечно? — они продолжали смотреть друг на друга, не в состоянии оторвать глаз. — Я имею в виду: для Майи?
Они оба знали ответ.
— Может, продлится, — сказала она.
— Ты знаешь, что этого не может быть. Здесь, в этом старом дворце, не тронутом ветрами перемен, вероятно, действует какая-то магия, но лишь короткое время. Все равно наступит день, когда она пойдет по дороге через озеро, и в тот день в печальном, бессердечном мире на другом берегу все закончится. И ты это знаешь. Она — рабыня, — Патан грустно отвернулся. — Может, она забыла.
— Может, она хочет забыть.
Патан какое-то время молчал, рассматривая изюм, как можно рассматривать жемчуг.
— Может, тебе следует напомнить ей, Люси.
Он бросил изюм в рот и беззаботно ей улыбнулся. Но взгляд у Патана был обеспокоенным. Люси поняла это, едва посмотрев на него. Он пытался демонстрировать ту глупую храбрость, которую надеются показать мужчины, когда у них разрывается сердце. Но, как и все мужчины, Патан в результате только выглядел бесчувственным.
Она не могла видеть его таким и отвернулась.
— Мое сердце еще не высохло, как твое, Мунна. Я думаю, что она должна быть счастливой, пока может. Даже если только на миг.
— Люси, я бы сделал ее счастливой навсегда, если бы это было в моей власти. Но на пути стоит слишком многое.
— Что? — Люси посмотрела на него с вызовом, она была открытой и уязвимой. Патан не видел такого выражения ни у одной женщины. Несмотря на всю очевидную мягкость, Люси в это мгновение напоминала острие ножа и рубила словом, как рубит нож. — Что стоит на пути ее счастья?
— Крепость, дорогая Люси.
Он уже много дней использовал это более мягкое имя, и ему казалось, что оно ей подходит… Точно так же Люси начала звать его Мунна, маленький брат. Так его семья называла его много лет назад.
— Крепость, построенная, чтобы бороться против неподходящей любви.
— А когда любовь неподходящая?
Солнце отразилось от озера, и по воде словно рассыпали множество бриллиантов. Мужчина и женщина стояли в дальнем конце балкона, две тени на фоне бесконечного неба, отдельно от всех, кроме друг друга. Слышались только крики павлинов вдали, тихое позвякивание далекого колокольчика коровы и лай какой-то невидимой собаки. Их головы склонились так близко, что Патан чувствовал дыхание Люси у своего уха. Он протянул руку к ней, нашел ее ладонь, и сто темные пальцы сжали ее маленькие золотистые пальчики.
— Я хотел только сказать, дорогая Люси, что желание ее сердца недостижимо.
— А как насчет Альдо? Его желания ничего не значат?
Патан ответил со вздохом:
— Может, он ее любит. Может, он хочет быть с ней всегда, может, он хочет сделать ее своей невестой. Но даже и тогда он многое потеряет — свое имущество, свое положение. Хотя какое они имеют значение в сравнении с его любовью к ней? Он будет дураком, если станет ценить мертвое золото больше, чем живое сердце.
Люси внимательно посмотрела на Патана — в лицо человека, которого теперь называла Мунна. У Альдо не было собственности, не было положения, не было сокровищ — они оба это хорошо знали. Если у Люси раньше и возникали сомнения, то теперь она точно знала, что Патан говорил не про Майю с Джеральдо.
— Но что может сделать этот несчастный человек, Люси? Она принадлежит другому, не ему. Он может только позаимствовать время с ней или украсть его. Она никогда не может принадлежать ему по-настоящему.
— Она может отдать ему свое сердце. Этого никто у нее не отнимет. Только ей решать, кому его отдать. И свое тело. Ему надо только попросить.
Она гладила пальцами его кисть, а потом и всю руку.
— Ты говоришь это, Люси? Ты так хорошо знаешь ее сердце?
— Я знаю ее сердце, Мунна, — ее дрожащая рука подняла его руку и положила себе на грудь. Она чувствовала ее тепло сквозь шелк. — Мы не так уж отличны. Ее сердце бьется, как мое.
— Люси, это неправильно, — хрипло прошептал Патан, его глаза горели и неотрывно смотрели в ее глаза.
— Меня это больше не волнует.
В конце балкона, на фоне бесконечного неба, две тени слились в одну.
* * *В тот день, во второй половине, Люсинда раскачивалась на качелях в женском саду, облокотившись о бархатную подушку. Ее мысли текли неотчетливыми образами, бесформенные, как тени листьев, которые дрожали на ее полуприкрытых глазах.
Ее разбудил звук приближающихся шагов. Леди Читра, которую, как и всегда, вела Лакшми, подошла к краю платформы, а Люсинда этого не заметила.
— Ну? — спросила Читра. — Что она сказала?
Люсинда виновато отвернулась и стала теребить складки сари.
