Людмила Сурская - Сколько живёт любовь?
— Дорогая, пойми, всякий раз когда мне становится трудно, я вспоминаю свою боевую юность, и горю новым желанием жить. Согласись, всегда человеку нужна нагрузка. Пока пружина сжимается, а мотор стучит — живём… Сними нагрузку — брык.
Как и все люди в его возрасте стал склонен к философским рассуждениям. Юлия отступила, но стараясь почаще уговаривать Костю на отдых в "Барвихе", постоянно следила за его распорядком дня, приёмом лекарств, пищи. Он ворчал, но подчинялся. В сентябре, когда спала жара, отправились к морю. От моря отказываться не пожелал. Тогда по настоянию врачей Юлия упросила его перенести месяц посещения на сентябрь. Лежать в кровати не пожелал. Ездили в Таллин на празднования юбилея Панфиловской дивизии. Прямо в президиуме у него начались почечные колики. Пришлось вызывать скорую и колоть обезбаливающие. Пока суетилась заметила, как Казаков сунул ему письмо. То, как оба замерли, словно боялись замараться поняла от кого оно. Вида не подала. Сам расскажет, если захочет. Он читал, косил одним глазом на Юлю и улыбался. Рассказал. Точно так, от "воробушка". Ей срочно надо было рассказать ему о дочери. Той двадцать один год. Что о ней уже можно рассказывать. Да если б по-хорошему оно, может и нашлось бы, а так врёт же всё, рисуется. Юлия, якобы по делу, повернулась спиной. Не надо чтоб видел. Злилась, конечно. Болеет он, а эта подстилка ищет любой способ, чтоб напомнить о себе. А Казаков служит почтовым ящиком. Дама без стыда и на танковых гусеницах. Любая бы другая постыдилась доставать мужиков, а этот "ангел" без запятых. Ну кто ей тот Казаков? Никто. Какой к лешему фронтовой друг, она что с ним бойцов в атаку водила, из одного котелка кашу ела… Была подругой его любовницы и спальным мешком его командира. Идиотство. Как она со своим навязчивым усердием ей надоела.
Рутковский читал письмо и понимал зачем ему его прислали. Ещё раз потрепать нервы. Искренности ни на грош. Люлю тоже поняла и расстроилась. Какого чёрта Казаков это приволок? Ей отказать не мог, а сунуть ему в руки в самый раз… А то в Москве места для общения не хватило, нужно было здесь поймать. Рассчитано на воспоминания и соответственную обстановку. Толстокожая бойцыца. Сейчас приходится демонстрировать ему спокойную картинку, несмотря на то, что бумага жжёт пальцы. В ней же правды днём с огнём не найти. А как бы было хорошо, если б девочка выросла с ним рядом и не имела хватку своей матери. Как жаль, что ему её не отдали.
Следующая поездка была в Минск на празднование освобождения города от фашистских захватчиков. Она немного волновалась: осилит ли он такую нагрузку. Пока их катали по городу он умудрялся держаться за её колено и положив вторую руку на спинку сиденья, прижимать её к себе. Она показывая глазами на водителя и сопровождающего, шипела, но скандалить по такому личному поводу, привлекая внимание занятых серьёзным делом людей, не могла себе позволить. Юлия не зря переживала за его здоровье. Программа была та ещё, с размахом. Ведь праздник начинался с раннего утра и продолжался до салюта — глубокой ночью. Прошли в колонне ветеранов по главной площади столицы Белоруссии. Причём он ту колонну возглавлял, а площадь вся была устлана цветами. По ним и шли. На торжественно, когда объявили, что присутствует среди гостей Рутковский, зал встал и зааплодировал. Костя был тронут. Были на встречах, ели солдатскую кашу из полевых кухонь. Фронтовых сто грамм, естественно, не получил. Он вопросительно взглянул на Юлию. Мол, что за дела? Та насмешливо выгнув бровь промолчала подсунув ему минералку. Вечером сидели за накрытыми столами, опять же, был приём. Юлия с уколами и таблетками в перекинутой через локоть сумочке была рядом и начеку. Они давали интервью, их много снимали и даже показывали по телевизору. Рядом с высоким красивым маршалом в парадном мундире увешанном орденами стояла маленькая женщина с одной медалью на груди чёрного костюма. Её пушистые волосы трепал ветер. Она часто поправляла их или это делал с какой-то особенной нежностью он. На них приятно было смотреть. И тогда, когда он бережно прижимал к своим рёбрам её ручку. И тогда когда они держались за пальчики и поминутно обменивались взглядами. Улыбки не сходили с их лиц. И тогда, когда она вышагивая рядом с ним, чётко, как на параде, печатала шаг. Всё её внимание было направлено на мужа. Её живые глаза плутали по его лицу, а платочек был наготове вытереть пот. Было заметно, что ему это её внимание и забота приятны. Он не отдёргивал лица, а с готовностью подставлял его под её ручку. Потом был номер в гостинице и её ворчание, мол, загулялся до петухов и команда — немедленно в постель. Есть! — козырнул посмеиваясь муж и потянул её за полу рубашки на себя. Утром не торопились с подъёмом. Плотные шторы плохо пропускали свет. Вымотавшись за день он спал. Юлия приподнявшись посмотрела на часы. Нормально. Можно ещё поваляться. Никакой деловой программы на сегодня нет. Город посмотрели. Вечером ужин в ресторане и поход в театр. Спать больше не хотелось. Облокотившись на локоть она принялась наблюдать за ним. Как он её напугал этой болезнью. Слава богу, подняли, выправился… Своей жизни без него она не представляет.
Следующей была поездка в Волгоград. Был открыт мемориал. Снятого со всех постов инициатора его создания Хрущёва на торжества не пригласили. А вот опальный Чуйков был и выразил желание быть похороненным там рядом со своими погибшими солдатами. Приглашали и Рутковского. Там собирались ветераны, участники битвы за Сталинград, его защитники. Встречали их на вокзале. Размещали в "Интуристе". Было много поездок по городу и воспоминаний. Стоя на венце кургана она заметила, как налились слезами его глаза. Её сердце сжалось. Понимала — он вновь переживал то, что довелось испытать ему в то нелёгкое время. Оживала память: разрушенный до камня город, пленённый Паулюс, котёл и несгибаемая стойкость солдат и их негаснущая вера в победу. Его талант и разум в смертельной схватке с врагом победили. И он, пройдя такое пекло, остался жив. Он наклонился и быстро шепнул ей на ушко: — Твоя Любовь, дорогая, была мне охранной грамотой. Душа выпорхнула и затрепетала крылышками. "Я была нужна ему и всегда находилась рядом!"
И на Курскую дугу они приезжали. Там тоже был праздник со слезами на глазах. Стоило ему появиться, как сразу же народ брал его в крепкое кольцо. Юлии было приятно смотреть на эту бескорыстную любовь к нему. Он возил Юлию под Прохоровку. Будучи её гидом самолично рассказывал о танковой битве:
— Люлю, дым полз от горящих танков, как чёрный туман. Танкистам помогала пехота, солдаты устроили настоящую охоту за танками. Страшное зрелище, я тебе скажу, было. Жал фашист. Ползут немецкие черепахи урча моторами и огнём плюются. Но мы им дали…
