Джейн Остен - Разум и чувства
В самый «счастливый» миг она внезапно очнулась от своих сладостных грез и еще раз осознав, что в Комба-Магна уже беззвучно зарыдала из-за того, что очутилась здесь, в Кливленде, а не у себя дома! Прочувствовав все «радости» кочевой жизни и утомительных переходов из дома в дом, она предпочла бы теперь проводить последующие дни не в обществе Палмеров, а в своем собственном уединенном местечке.
Смахнув слезы, девушка вернулась в дом, и как раз вовремя, пока все остальные осматривали его. Этому увлекательному занятию, казалось, и целого дня мало. Путешественницы осмотрели все уголки усадьбы, начиная со своих комнат, которые подготовили им хозяева, заглянули в огород, полюбовались вьюнами на стенах, выслушали жалобы садовника по поводу болезни саженцев. Проходя сквозь оранжерею, Марианна отметила свои любимые цветы, а на птичьем дворе, где к разочарованию птичницы куры не сидели на яйцах, потому что были унесены лисой, она с восторгом наблюдала за выводком цыплят и даже немного развеселилась.
Утро было замечательное, прозрачное и ясное, и Марианна после обеда хотела осмотреть окрестности за пределами усадьбы, но погода резко испортилась, пошел дождь. Она была готова пойти на прогулку даже под дождем, надеясь еще раз дойти до Греческого храма, даже вечерняя сырость не смущала ее, но вот проливной дождь никак не мог стать хорошим попутчиком в низинах и на лугах, и ей пришлось остаться дома.
Этот вечер пролетел для леди незаметно. У миссис Палмер был ее ребенок, а у миссис Дженнингс – ее коврик для вышивания. Увлеченные каждая своим делом, они обсуждали оставленных лондонских друзей, вспоминали приглашения леди Миддлтон, и гадали, доедут ли полковник Брэндон и мистер Палмер в этот вечер дальше, чем до Ридинга. Элинор, которую все это мало занимало, все же участвовала в их разговоре. А Марианна, которая всегда, где бы она ни была, первым делом находила библиотеку, хотя сами владельцы ее избегали, вскоре нашла нужную книгу.
Чтобы все гости чувствовали себя как дома, со стороны миссис Палмер не требовалось ничего, кроме хорошего чувства юмора. Ее откровенная и сердечная манера общения была больше, чем просто вежливость. Ее лицо светилось добротой. Ее шутки, даже колючие, не обижали никого, а Элинор могла простить ей все, даже ее бесконечный смех.
Оба джентльмена, к огромной радости всех присутствующих, приехали на следующий день к самому позднему обеду и привезли с собой много новостей, которые в долгое дождливое утро следующего дня были как нельзя кстати.
Элинор мало знала мистера Палмера, и за короткое время их знакомства он каждый раз представал в таком неожиданном ракурсе, что теперь она даже не предполагала, как он поведет себя в кругу семьи. Но, вместе с тем, он вел себя как истинный джентльменом по отношению ко всем гостям, и только иногда был не сдержан по отношению к жене и теще. Он был прекрасный собеседник, когда был в настроении, но как все прагматичные люди не строил фантастических проектов и реалистично смотрел на вещи, чем противопоставлял себя миссис Дженнингс и Шарлоте. Что касается остальных черт его характера, то внешне он мало отличался от многих джентльменов его возраста и статуса. Он прекрасно держался за обеденным столом, хорошо сидел в седле, любил своего ребенка, хотя был немного непоследователен в этом, и, конечно, не позволял себе никаких утренних игр на бильярде, посвящая всё свободное время делам. Мистер Палмер теперь нравился Элинор даже больше, чем она могла предположить до приезда в Кливленд. Но в душе она понимала, что не сможет глубже проникнуться его миром, окружением. Образом жизни. Ей было чуждо его эпикурейство, его эгоизм, его манера общения, весьма своеобразная, и невольно сравнивала его с Эдвардом, простым и искренним, каким она запомнила его.
Ах, Эдвард, Эдвард! Наконец-то некоторые его эгоистические черты открылись ей, благодаря полковнику Брэндону, который вернулся из Дорсетшира. Он был очень рад встреч с Элинор, впрочем, как и всегда: он соскучился по ней за десять дней разлуки и, казалось, был готов согласиться с любым ее мнением, которое его очень интересовало. Все это подтверждало рассуждения миссис Дженнингс о его симпатии к Элинор. Возможно, этого было бы достаточно и для самой старшей мисс Дэшвуд, чтобы поверить в его любовь к ней, если бы она не верила с первого дня их знакомства, что его сердце полностью принадлежит только Марианне. Но тем не менее она стала присматриваться к этой паре и заметила, что сестра ловит каждый взгляд полковника, но миссис Дженнингс как будто не замечала этого, а когда он участливо интересовался самочувствием Марианны, ее головой и горлом, которое начало болеть, видимо от холодной погоды, то Элинор находила во всем этом симптомы начинающейся любви.
На третий и четвертый день после приезда они совершили две вечерние прогулки в весенних сумерках по утоптанным дорожкам аллей и нехоженым уголкам сада. Особенно замечательным было пробираться по самым отдаленным местам, более диким, чем все остальные! Деревья там были самые старые, а трава уже начала пробиваться и была свежая и сырая! Все меры предосторожности, о которых предупреждали все, Марианной были отброшены. Мечтательное сидение в весеннем саду в мокрых ботинках и чулках для нее не прошло даром и через день или два дало о себе знать. В результате, ей становилось все хуже и хуже, температура росла, появились боли в легких, кашель и сухость в горле. Хороший сон мог стать одним из лекарств, и по настоянию Элинор, которая пыталась применить хоть простые и нехитрые методы лечения, Марианна слегла в постель.
На следующий день Марианна проснулась как обычно рано, спустилась в гостиную и на все вопросы о самочувствии отвечала, что ей уже лучше. Чтобы доказать правоту своих слов, она пыталась заняться своими обычными делами. Но, увы, весь день ей пришлось провести у камина в кресле с книгой в руке, которую она не могла даже листать, или полулежала на диване, утомленная и вялая, она не в силах была говорить даже о своем состоянии. И, наконец, вечером она пораньше легла в кровать, чувствуя все большую и большую слабость. Полковник Брэндон был удивлен спокойствием и деловитостью ее сестры, которая сама ухаживала за больной, не смотря на протесты Марианны. Элинор давала ей лекарства только на ночь, веря, как и сама больная, в исцеляющую силу сна, и не придавала болезни большого значения.
Но после бессонной и лихорадочной ночи, измотавшей обеих, когда Марианна попыталась встать, не смогла даже сесть на кровати и окончательно слегла, Элинор на утро была, наконец, готова последовать совету миссис Дженнингс и послать за аптекарем Палмеров.
