Жюльетта Бенцони - Аврора
— Мужчина? У вас? В столь поздний час? Хорошо же вы выполняете мои повеления, сударыня!
Аврора почувствовала, как при этом оглушительном появлении у нее отлила от лица кровь, но, прекрасно владея собой, она не проявила ни малейшего признака страха. Страх бы ее погубил. С неподражаемым спокойствием она сделала глубокий, но изящный реверанс, сопроводив его легкой улыбкой.
— У Вашего высочества талант преподносить сюрпризы. Эту вашу непосредственность я бесконечно ценю. Но что-то не припомню, чтобы имела честь слышать ваши «повеления».
— Зато их отлично усвоили ваши слуги. Вам я лишь дал советы, которыми вы поспешили пренебречь. Кто этот человек?
— Барон Клаус фон Асфельд, офицер гвардии Ее высочества герцогини Целльской и мой кузен. Избавлю Ваше высочество от необходимости задавать новый вопрос и сразу скажу, что он прибыл с докладом о миссии, которую он выполнил по нашему с герцогиней Целльской приказу.— Миссия? Неужели? Можно уточнить, в чем дело и откуда он прибыл?
— Из Ганновера. Ваше высочество может своими глазами увидеть ее результат: два письма, одно от герцогини, другое от моей подруги баронессы Беркхоф, а также вот это!
Она раскрыла ладонь, на которой красовался огромный рубин, сконцентрировавший в себе, казалось, весь свет в комнате. Глаза принца вспыхнули, что не ускользнуло от внимания Авроры: она знала, что он неравнодушен к драгоценным камням. Рубин не мог не пленить его: он хотел взять его двумя пальцами, но Аврора опередила курфюрста и повесила сокровище себе на шею.
— Знакомьтесь: рубин «Наксос», — промолвила она. — Несколько лет назад его подарил моему дяде Отто-Вильгельму венецианский дож Морозини. Он был похищен «этой Платен» вместе с остальными драгоценностями моего брата.
При виде бесценного камня гнев Фридриха Августа как рукой сняло. Не отрывая взгляда от шеи своей возлюбленной, он спросил:
— Как вы сумели им завладеть, барон? Аврора ответила вместо Клауса:
— Это долгая история, а барон очень утомлен. Если Ваше высочество согласится отпустить его в гостиницу, я охотно расскажу вам все подробности.
Курфюрст скосил взгляд на офицера, потом снова уставился на женщину: та была одета безупречно, в платье из синего бархата, под цвет глаз, прическа была идеальна, а вид гостя явно свидетельствовал о его усталости после утомительной дороги. Мысль об их непристойных шалостях отверг бы даже самый изощренный ум.
— Пусть идет! — бросил он. Подойдя к подносу, курфюрст наполнил бокал Клауса, протянул ему, взял бокал Авроры.
— За вас! Примите мою признательность, вы порадовали графиню. Сумели ли вы добыть сведения об ее брате?
— Увы, нет, Ваше высочество. Все склоняются к тому, что его больше нет в живых.
— А каково ваше собственное мнение?
— Честно говоря, не знаю, что и подумать. Возможно, Ваше высочество посетит какая-то мысль, когда он выслушает рассказ моей кузины?
— Не исключено...
Мужчины чокнулись, выпили вино, потом Клаус поклонился и чинно удалился. Аврора крикнула ему вслед, чтобы он обязательно явился завтра и забрал бы ее ответы на письма. Она была довольна завершением сцены, которая вполне могла бы перерасти в трагедию, если знать, насколько властен, порывист и мстителен курфюрст. Правда, ее мучило сомнение: вдруг он только разыграл удовлетворение? Как понять это его возвращение в Дрезден на ночь глядя, когда она считала, что он проведет в Лейпциге еще несколько дней?
Как только дверь за Клаусом затворилась, она обернулась. Фридрих Август развалился на диване и следил за ней мрачным взглядом. Она поняла, что ее нерадостная догадка была верна: его не до конца убедила та ловкость, с которой она выпуталась из щекотливой ситуации. Поэтому, вместо того чтобы ждать ударов и обороняться от них, она первой перешла в наступление. Сложив на груди руки, она заговорила:
— После длительной разлуки я должна быть рада встрече. Но мне что-то нерадостно...
Он вскочил и навис над ней всем своим гигантским ростом. Меча глазами молнии, курфюрст загрохотал:
— Наконец-то откровенность, хотя слышать ее крайне неприятно! Так и знал, что вы меня не ждете. Хотелось бы знать, какую бы сцену я застал, если бы вернулся часом раньше?
— Сначала повеления, теперь оскорбления? Ваше высочество меня «балует»! Я не сомневалась, что вы убедились в невинности моих отношений с бароном Асфельдом...
— Не до конца...
— Тогда зачем было ломать комедию? Зачем было пить с ним, да еще произносить за него тост? Возможно, Ваше высочество не верит в такие глупости, но между мужчиной и женщиной дружба вполне возможна...
— Этот молодой человек вас любит.
— Как и я его... Похоже, канцелярия Вашего высочества не имеет представления об отношениях между государствами-соседями.
— Что за намеки?
— Намеки? Нет, Ваше высочество! Довожу до вашего сведения голые факты. После бунта, последовавшего за более чем скандальным пиром, курфюрст Ганновера отправил своего министра Платена, дворец которого сожгла толпа, в ссылку, заодно избавившись и от своей давней любовницы. Вы знали об этом?
— Знал, — буркнул он, отворачиваясь в явном смущении. Но смущение было недолгим: он снова впился в Аврору злобным взглядом. — Ваше положение при мне, насколько я понимаю, не обязывает меня день за днем уведомлять вас о моей внешней политике.
— Вот как? Тем не менее вы, случается, интересуетесь моим мнением. Что касается ганноверских дел, то вам известно, как сильно они меня занимают. Особенно я неравнодушна к адской парочке, посмевшей ограбить моего брата. И не говорите мне, что я не рассказывала вам вот об этой безделице! — Она указала на рубин. — Асфельд привез ее мне и вернул герцогине Целльской драгоценности ее дочери, которые он спас от пожара. Я надеялась, что вы постараетесь узнать о судьбе, постигшей моего несчастного брата Филиппа, но где там! А ведь он был вашим другом! Получается, что поговорка «С глаз долой, из сердца вон» очень даже справедлива? Как это недостойно!
И она бросилась к себе в спальню. Захлопнув за собой дверь, она упала на постель и разрыдалась. Не прошло и минуты, как рядом с ней опустилась на колени Фатима, прибежавшая с каким-то пузырьком и полотенцем.
— Успокойся, не надо плакать! — забормотала испуганная турчанка. — Мужчины, особенно властелины, ненавидят слезы... Умоляю, перестань! Ты станешь некрасивой...
Аврора приподнялась на локте и яростно прошептала:
— Знала бы ты, как мало меня это волнует! Тот, кто якобы любит меня, должен принимать меня такой, какая я есть. Он не султан, а я не одалиска, не кукла, не игрушка для его услад, лишаемая на время его отсутствия права подавать голос. Ступай и скажи ему это!
