Анна Рэндол - Грехи негодяя
Клейтон тяжело опустился на кровать. Действительно, что он потеряет?
Ничего. Или все.
Он больше жизни любил Оливию, когда они были совсем молоды. Найдя доказательства того, что ее отец мошенничал, он, ни минуты не колеблясь, пошел к ней. Ему надо было предупредить ее и – по возможности – избавить от боли. Он ни в чем ее не заподозрил до той самой секунды, когда в его дверь вошел констебль.
Увидев ее отца в зале суда, он попросил разрешения поговорить с Оливией. Мистер Свифт рассмеялся: «Не будь идиотом, мальчик. Именно она тебя сдала». Клейтон больше не сказал ни слова. Ему было стыдно. Ведь он и в тот момент сделал бы все, чтобы вернуться… приползти к Оливии, несмотря на то что она сделала.
Он поклялся, что больше никогда не покажет свою уязвимость. Что больше никогда не будет уязвимым.
Клейтон закрыл лицо руками. Он всегда знал, что от второго шанса добра не бывает. Нельзя войти в одну и ту же реку дважды.
«Мой отец был счастлив», – внезапно промелькнуло у него.
Клейтон медленно поднял голову. Несмотря на деньги, которые ему никогда не возвращали, несмотря на жену, которая бросала его и даже не считала нужным перебраться в другой город с очередным любовником, он действительно был счастлив.
Клейтону было неловко за отца, но сам отец никогда не испытывал неловкости.
Чего лишался отец, прощая жену? Разве что годов боли и злости.
Был ли отец слишком слаб? Да, возможно. Но таким его сделало вовсе не умение прощать.
Когда Оливия успокаивала Блина, у него, Клейтона, сердце защемило от гордости ее силой и решимостью. Она простила человека, который ее похитил. И в этом не было слабости.
Клейтон вернулся к окну. Во рту пересохло, горло стиснул спазм.
Умение прощать не сделало Оливию слабее. Напротив, сделало ее еще сильнее.
Клейтон выругался. Неужели он был так чертовски слеп? Неудивительно, что отец лишь качал головой, когда он, Клейтон, кипятился, до глубины души возмущенный его поведением. Лучше бы отец тогда его ударил.
Что он потеряет, если простит Оливию?
Только злость и горечь.
И он потеряет все остальное, если не простит ее, если не сможет простить.
Эта мысль нанесла ему удар эффективнее, чем французский штык.
Но разве он сумеет простить? Этому его никто и никогда не учил.
Он тщательно просмотрел и изучил все осколки предательства Оливии, которые так тщательно хранил, холил и лелеял в душе, и с изумлением обнаружил, что все они тонкие и хрупкие. Их так легко было выбросить…
Теперь-то Клейтон понимал, что своими действиями Оливия никогда не желала причинить ему вред – даже не думала об этом.
Да, Оливия несовершенна, но ведь и он тоже. Да и что такое совершенство, зачем оно ему? Нет, он не хочет, чтобы Оливия была совершенной. Он любит ее упрямство. Ему нравится, как она поддразнивает его, нравятся ее шутки, смех.
Теперь, когда первый шок прошел, шпионская часть его существа даже восхищалась ее действиями. Оказалось, что в глубине души он был рад тому, что Оливия изменилась – стала сильной, храброй, умной.
А сейчас она лежит и плачет в подушку. Женщина, которая не побоялась оказаться лицом к лицу с убийцей, чтобы спасти его, Клейтона, жизнь. Которая посвятила свою жизнь спасению людей в родном городке. Которая хотела, чтобы он знал о ней всю правду.
Да, он простил ее и в тот же миг почувствовал себя утопающим, которому в последний момент удалось вдохнуть живительный глоток воздуха.
Как странно… Он простил ее, но конец света не наступил, – напротив, он почувствовал себя лучше. И стал гораздо сильнее, чем прежде.
Почему же он так долго сопротивлялся такому простому и очевидному решению? Ведь он любит Оливию, и это самое главное. Все остальное не имело значения.
Ей потребовалась недюжинная смелость, чтобы во всем ему признаться. А способен ли он сам на подобный подвиг?
Клейтон с такой стремительностью ринулся к двери, что едва не упал – одна нога зацепилась о другую. Оливия больше не прольет из-за него ни слезинки.
Он надеялся, что Оливия сумеет простить его – даже несмотря на все те жестокие слова и колкости, которые он ей наговорил.
Остановившись у двери ее спальни, Клейтон прислушался. Конечно же, она его простит. Простила же Блина. Но с другой стороны, Блин не разбивал ей сердце.
Из-за двери не доносилось ни звука. Может быть, она заснула?
Клейтон распахнул дверь и уставился на пустую кровать.
Он убьет Йена.
Если, конечно, бомба не убьет их раньше.
Глава 30
Йен возился у окна с тонкой металлической проволочкой.
– Многие люди считают, что быть всезнающим – это дар. Но на самом деле это тяжкий труд. – У Йена была способность говорить очень тихо, но так, что собеседник все слышал.
Несмотря на необходимость соблюдать тишину, Йен все время говорил, по крайней мере после того, как взял ее с собой. Оливия понимала, что он отвлекал ее от тяжких раздумий, и была ему за это безмерно благодарна. Особенно после того, как Йен научил ее ругать Клейтона на семнадцати языках.
Увы, она его потеряла. И знала, что так случится. Но она и представить себе не могла, что будет так больно. Что каждый вздох будет отдаваться болью во всем теле.
Оливия много раз проигрывала эту ситуацию мысленно. Но реакция Клейтона оставалась неизменной независимо от выбранных ею слов.
Она все сделала правильно, но как убедить в этом Клейтона?
Уличные фонари светили очень слабо. Впрочем, их свет все равно не мог сделать ничего – разве что отразиться от толстого слоя льда, покрывшего стекло. К счастью, у Йена был собственный фонарь – странное устройство, из которого свет пробивался сквозь единственную прорезь сбоку.
– Ну вот и все, – сообщил он, открыв окно. И тут же подсадил Оливию, а потом и сам последовал за ней.
Первым делом Йен поднял заслонку с одной стороны фонаря, и в комнате стало светлее. Они находились в мастерской. Оливии сразу же бросились в глаза свисающие с полки гири на тонких позолоченных цепочках. На полке стояли бухгалтерские книги. Вдоль одной из стен были установлены ряды ящиков – на каждом имелся номер. Оливия открыла один – там оказались маленькие зубчатые колесики. В следующем были такие же колесики, только чуть большего размера.
– Что мы здесь ищем?
– Любое доказательство того, что он делает бомбы. Черный порох. Взрыватели. Запальные шнуры. Или информацию о нем лично. Пусть даже крохи.
– Значит, именно так ты заработал репутацию всезнайки?
– Но было чертовски трудно.
