Мэнди Коллинз - Приглашение на танец
— Да, но тебе никогда не хватало потом терпения, — заметила Мэдди, смягчая свои слова улыбкой. — Я понимаю: тебе, наверное, было не очень-то интересно с нами играть, ведь мы не могли быть тебе настоящими противниками.
Лукас наблюдал за разговором между женой и ее кузинами и пытался представить, какой Сесили была в детстве. Серьезной обстоятельной девочкой, наделенной умом, который отдалял ее от сверстников. При одной мысли об этом у него сжалось сердце.
Словно почувствовав, что атмосфера за столом становится слишком серьезной, Кристиан подал голос:
— Ну, я думаю, Уинтерсон знает, каково это — всегда проигрывать более сильному противнику. На протяжении всего его детства они с Уиллом были вынуждены склонять головы перед моим сокрушительным превосходством во всех возможных видах спорта. Удивительно, как он вообще выжил.
При упоминании об Уилле Лукас поморщился, однако был благодарен другу за то, что тот отвлек его мысли от трудного детства Сесили. И все же упоминание об Уилле именно сейчас, за игрой, напомнило Лукасу, что брат тоже был мастером играть в слова. А это, в свою очередь, потянуло за собой другое воспоминание — о письмах, которые Уилл присылал домой из своей последней поездки в Египет. Многие слова в них были перечеркнуты, как будто Уилл из экономии бумаги не стал переписывать текст набело, и показались Лукасу и его матери неразборчивыми.
А что, если они вовсе не были неразборчивыми, а написаны каким-то шифром? Лорд Херстон из предосторожности вел свои дневники шифрованным языком. А вдруг Уилл как его секретарь перенял этот метод для записи данных об экспедиции? Только вместо того, чтобы заносить заметки в личный дневник, он отправлял их по почте домой.
Это было разумно.
Это было очень разумно.
Прием заканчивался, и, как только позволили приличия, Лукас с Сесили попрощались и вышли к ожидающему их экипажу.
— Что за спешка? — недовольно спросила Сесили, когда они остались наедине.
Лукас привлек жену к себе и страстно поцеловал, потом сказал с усмешкой:
— Увидишь.
Дорога домой была невыносима — в основном потому, что Сесили старалась выпытать у Лукаса, чем он так взбудоражен, но ей это не удавалось. Когда они наконец остановились перед Уинтерсон-Хаусом, Лукас выпрыгнул из кареты и, подхватив Сесили, поставил на тротуар еще до того, как лакей успел хотя бы опустить подножку. Войдя в дом и держа Сесили за руку, Уинтерсон быстро прошел через вестибюль и стал подниматься по лестнице на второй этаж, где находился его кабинет. Сесили с трудом поспевала за ним.
— Лукас, скажи ты наконец, в чем дело?
— Мне надо было догадаться с самого начала! — сказал он. — Теперь-то я все понимаю, а раньше не видел связи между дневниками твоего отца и письмами Уилла. Ну и дураком же я был, что не подумал об этом! Особенно если учесть, что ты еще в самый первый день сказала, что способна разобрать его чертов шифр.
Сесили в недоумении покачала головой, наблюдая, как Лукас роется в ящиках письменного стола, что-то разыскивая. Наконец он достал связку бумаг и бросил ее на стол:
— Вот!
Он жестом предложил Сесили подойти и сесть за его письменный стол. Она подчинилась. Было немного странно сидеть на том месте, с которого правили герцоги Уинтерсоны, правили если не в буквальном смысле, то в метафорическом. Но она села — хотя бы только для того, чтобы узнать, что Лукас имел в виду, говоря о письмах Уильяма.
— Здесь они все, — сказал Лукас. — Должны быть все. Их было всего четыре.
Он развязал темную ленту, которой были перевязаны бумаги, и наклонился над Сесили. Она почувствовала тепло его тела там, где он к ней прижимался.
— Я вообще забыл об их существовании и вспомнил только сегодня вечером, когда ты молниеносно угадывала названия цветов. Просто нелепо, что я мог о них забыть, но это так. Если окажется, что я тем самым поставил под угрозу жизнь Уилла…
Не договорив, он покачал головой.
Сесили посмотрела на лежащие на письменном столе бумаги. Письма Уильяма, как она предполагала. Но ей нужно понять, почему ее муж вел себя так странно.
— Что это значит?
Лукас глубоко вздохнул, обошел вокруг стола и принялся расхаживать по комнате. По-видимому, он испытывал потребность двигаться.
— Это письма Уильяма к нашей матери, написанные во время этой проклятой экспедиции в Египет.
Сесили не обиделась за такую характеристику экспедиции, не оскорбило ее и ругательство. Она понимала, что Лукаса очень расстроила мысль, что он забыл про письма и тем самым упустил время, что могло иметь роковые последствия.
— И что?
— В тексте встречаются какие-то каракули, словно курица лапой начеркала. Сначала я думал, что Уилл использовал глупый шифр, который мы с ним придумали в детстве. Я никогда не был в нем силен, но предположил, что Уилл хотел сообщить что-то, о чем не хотел говорить матери и Клариссе. Но оказалось, что ничего похожего на наш детский шифр в письмах нет. И они не написаны ни на одном из известных мне языков. Когда я познакомился с тобой, то подумывал попросить тебя взглянуть на эти письма. Но сначала я не был уверен, что могу доверить тебе расшифровку, особенно если учесть, что в них могут содержаться сведения, которые представят твоего отца в невыгодном свете. А потом мы сосредоточились на поисках дневников лорда Херстона, и это как-то вылетело у меня из головы.
Сесили посмотрела на письма. На них твердым почерком Уилла было написано имя леди Уинтерсон.
— Вперед! — Лукас остановился перед письменным столом. — Посмотрим, сможешь ли ты разобраться, что все это значит.
Сесили вдруг осознала всю серьезность ситуации. Что ей делать, если в тексте обнаружатся обвинения против ее отца? Против отца, который до сих пор прикован к постели и не реагирует на окружающее? Сможет ли она убедить мужа сохранить такую информацию в тайне? Или еще хуже: прикажет ли ее совесть рассказать то, что хотел передать Уилл Далтон, что бы это ни было? Вопреки своим опасениям Сесили надеялась, что засекреченным окажется всего лишь признание одного брата другому в каком-то опрометчивом поступке. Но вряд ли это было так, учитывая, на какие ухищрения пошел Далтон, чтобы не предать огласке факты, изложенные в письмах.
— Зачем Уильям послал тебе зашифрованное послание, зная, что ты не сможешь ничего разгадать?
Сесили взяла первое письмо и развернула сложенный лист бумаги.
— Вероятно, он думал, что я смогу попросить кого-нибудь из министерства внутренних дел. Должна же быть какая-то польза от того, что я известный герой войны, — ответил Лукас с невеселой улыбкой. — Но я не решился отнести эти письма в министерство, не зная, о чем в них говорится. Если в них описаны какие-то события, которые бросают тень на Уильяма или, еще того хуже, на Англию, они неизбежно стали бы всеобщим достоянием, и я бы ничего не мог с этим поделать. И человек, которого бы я попросил перевести письма, тоже был бы связан чувством долга. Я предполагал, что, посылая мне зашифрованное письмо, Уилл мог руководствоваться одним из двух соображений: или ему было отчаянно необходимо послать сообщение из Египта и он понадеялся, что я найду способ его прочесть, или он рассчитывал, что я разыщу тебя. Ты ведь знаешь, как он высоко ценил твое знание языков. Он даже упоминает о тебе здесь…
