Джулия Бьянки - Демоны да Винчи
— Что? Ты видел этот донос и знаешь, кто его написал?
— Если я представился твоим адвокатом, это не значит, что меня допускают копаться в судебных бумагах. Однако я успел перекинуться парой слов с писцами, они говорят, в суд намерены вызвать свидетелем Урбино Палландини. Вроде ты его совратил.
— Совратил? Зачем мне совращать ублюдка, который похож со своим братом-близнецом Джованни как пара новых чулок, а красавчик Джованни подрабатывает моделью в мастерской мастера Верроккьо. Зачем искать далеко то, что имеется рядом, буде на то мое желание? — Леонардо запустил пальцы в волосы, немного подумал и встряхнул головой. — Послушай, у этого мальчишки никаких причин желать мне зла, значит, кто-то его надоумил…
— Скорее подкупил!
— Действительно. Надо бы расспросить его братца Джованни, вдруг он что-нибудь слышал об этой гнусной затее?
— Эк ты набрался прошлой ночью, дружище. Не слышал новостей?
— Нет. Ты о чем?
Везарио перекрестился и поцеловал большой палец:
— Да минует нас горькая участь предстать перед святым Петром в бабском платье, вот о чем я. В таком виде бедолагу Джованни нашли вчера мертвым у Старого моста.
Леонардо горько вздохнул, пробормотал:
— Значит, это был он… бедняга… Кто осматривал его тело?
— Да никто — кому он нужен?
— Ты знаешь, где оно сейчас?
— Платье что ли?
— Тьфу, нет, конечно! Труп Джованни.
— Полагаю, лежит себе в подвале госпиталя Святой Марии [11], ожидает, когда найдутся охочие сброситься на его похороны. Что ему сделается?
Леонардо нервно прошелся взад-вперед по камере:
— Странное дело… Странное! Значит, я вчера оказался на месте смерти Джованни… такое не может быть случайностью. Мне надо осмотреть тело лично!
— Знаешь, Лео, у меня недостаточно близкие отношения с князем тьмы, чтобы перемещать трупы по воздуху, — пожал плечами Лис, извлек из-под плаща несколько листков бумаги, и протянул приятелю. — Не мучай себя попусту, лучше напиши отцу, умоляй, чтобы вытащил тебя из этой передряги. На свободе оно быстрее и проще выяснить, кто и почему на тебя взъелся и желает отправить на костер…
Везарио резко оборвал фразу — шаркая поношенными башмаками, к ним приближался тюремный сторож с плошкой чечевичного варева в руках. Следом за ним гордо вышагивала вчерашняя девочка. Она была умыта, опрятно расчесана, а поверх платьица был повязан простой, но чистенький передник. Девочка несла кувшинчик с вином, накрытый пресной лепешкой.
— Сделайте милость, сержант, — Везарио льстиво повысил сторожа в звании, а сам тем временем натянул капюшон чуть не до подбородка, сгорбился и продолжил противно гнусавить. — Принесите этому синьору перо и чернильницу, когда он окончит трапезу. Ему требуется написать и отправить прошение. И еще — смените эту треклятую солому, в ней расплодились клопы такого размера, что кусают, как крысы. Увы, мне пришло время оставить эти скорбные стены. Дела. Всего наилучшего! — Он крепко хлопнул Леонардо по плечу и, не дожидаясь сторожа, удалился в сумрак коридоров.
Глава 4
Тюремный сторож сделал арестанту знак следовать за ним. Девочка тоже послушно семенила следом за мужчинами до самого пристанища стражи. После пожара здесь успели прибраться, поврежденную дверь сняли и, судя по всему, отправили починять, однако запах гари въелся в стены, а на сундуке и столешнице чернели следы пламени. Сторож поставил миску и кувшин подальше от них, ногой пододвинул Леонардо один из табуретов, которыми заменили испорченную скамью, и сказал:
— Благодарствуйте, синьор, что не дали сгореть нашей малышке Лиа. Она сама сказала бы вам «спасибо», кабы могла. Только не говорит она вовсе.
Леонардо снова взглянул на девочку — ее нежные, розовые щечки обрамляли золотые кудряшки, а голубые глаза лучились такой наивной чистотой, словно перед ним стоял оживший ангел.
— Неужели Господь создал вашу славную дочурку глухонемой?
— Нет, синьор, не так. Леонтина, такое имя ей дали отец с матерью, раньше болтала без умолку, а слышать она и сейчас слышит. Мне она вовсе не родная дочка, племянница. Прошлый год моя сестра преставилась от холеры, ее супружник подался в Геную, подрядился матросом на торговый корабль, с тех пор ни слуху ни духу. Вот девчушка и прижилась здесь, мы с женой заботимся о ней, как умеем. Да разве за эдакой егозой усмотришь? Под самое Рождество потерялась. До полуночи ее искали, бросив все другие дела, уже решили, что бедняжка свалилась в реку и утопла. Потом смотрим — она сидит посреди тюремного двора — откуда только взялась? — вся посинела, аж икает от холода. — Сторож убрал со стола посуду, снял с полки замызганную чернильницу, палочку сургуча, щепу, огниво и подставку с перьями, разложил все это перед молодым человеком. — Один Господь ведает, что с нею случилось, синьор. Сама она не расскажет. Как нашли бедную во дворе, так она и замолчала. Ни словечка от нее больше не слышали. Мы даже продали двух курей и заплатили ученому доктору, чтобы сказал, как ее выходить. Он сперва решил, что голос у нашей Лиа пропал из-за сильной простуды. Только голос у ней никуда не пропадал, случается, закричит во сне, да так звонко, что половину квартал разбудит! Словом, доктор дал ей рвотного камня, чтобы болезнь вышла вместе с блевотиной. Ученому человеку оно виднее — болезнь, может, и вышла, только дите молчит, как и молчало. Мы ее к мессе водили, синьор, и к святым мощам прикладывали — все без толку. Случись что, она и позвать не сможет, приходится день-деньской держать ее здесь, в тюрьме, чтобы была на глазах. Что поделаешь, Господь сверх меры не испытывает.
Тюремный сторож погладил малышку по золотистым волосам, а Леонардо протянул ей мелкую монетку, предложив «прекрасной синьорине» использовать сей скромный дар на покупку новых лент и кружев.
Лиа гордо кивнула, словно вправду была вельможной дамой, достойной щедрых подношений. Леонардо улыбнулся, расправил листок на столешнице, обмакнул перо в чернильницу, но вместо того чтобы начать письмо к отцу, снова взглянул на девочку. Он живо представил, как придаст хрупкие черты девчушки, прозрачную глубину ее глаз и трогательный абрис щек маленькому ангелу или даже самой Святой Деве, и снова окликнул сторожа, испросив разрешения нарисовать его племянницу — малышке от этого не будет никакого вреда.
— Что же, синьор — рисуйте, если больше нечем заняться, — согласно кивнул сторож. — Только побожитесь Кровью Иисуса Сладчайшего, что не сбежите, пока я буду менять солому в вашей камере.
* * *Леонардо часто случалось делать зарисовки щекастых младенцев и вертлявых ребятишек постарше. Когда третья супруга наконец-то подарила достопочтенному нотариусу Пьеро законного сына, он извел целую тетрадь на портреты сводного братца.
