Элизабет Мотш - Правосудие в Миранже
6
Колокола церкви Святой Благодати громко прозвонили полдень, оглушая лошадей у коновязи и снующих на паперти женщин, одетых в черные платья.
Ничуть не меньше шума было и от многочисленных посетителей «Золотого Льва», расположенного буквально в двух шагах от церкви.
При появлении судьи толпа расступилась, хоть он был одет в цивильное платье, но его черный ящичек привлек всеобщее внимание и породил шушуканье среди завсегдатаев трактира.
Вторник являлся мясным днем, и наплыв клиентов в этот день был особенно велик. Хозяин трактира и его супруга хлопотали у огромного очага. Трактирщик, быстрый и круглый, как волчок, время от времени тыкал ножом в тушу барана, который жарился на вертеле, отчего мясо истекало ароматным коричневатым соком. Не сходя с места, трактирщик делал между ребер туши надрезы, начинял их скатанными шариком травами и при этом успевал осыпать проклятьями своего помощника. Коломбан стоял, прислонившись в дверному косяку, и тянул за пропитанную жиром веревку, приводившую в действие систему блоков. Рядом супруга трактирщика обменивала тонкие сочные ломти мяса на звонкую монету, тщательно пересчитывая полученные от клиентов деньги. Утоптанная земля была пропитана бараньей кровью и плевками, к которым принюхивались вертевшиеся под ногами собаки. Жареная туша скворчала на огне и стреляла брызгами горячего жира, веселя толкавшихся в нетерпеливом ожидании выпивох с багровыми лицами.
— Ах, ваша светлость! — вскричала трактирщица, завидев судью. — Мы оставили вам сердце и печень! Хозяин не знал, куда вы подевались. Я сказала ему, что тоже не знаю, где вы.
Она увидела черный ящик и шмыгнула носом. Судья смотрел поверх ее головы. Женщина не сводила с него глаз. Он хотел пройти мимо, но толстуха загораживала проход. Наконец она великодушно указала подбородком на одного из клиентов.
— Этот человек хотел вас видеть…
Сидевший за угловым столиком иезуит приветливо помахал рукой.
— Не соблаговолите ли отобедать за моим столом?
— Он спрашивает, будете ли вы обедать здесь, — повторила за ним трактирщица.
— Нам будет спокойнее в моей комнате, — ответил судья Данвер. — Но мне бы не хотелось причинять вам излишнее беспокойство.
— Ну, что вы! Это честь для нас.
Бенедикт Караш д’Отан уже встал из-за стола.
В сопровождении Коломбана, несшего поднос с дымящимися тарелками, они поднялись в комнату судьи. Ударом ноги паренек захлопнул дверь.
— Я сделал рисунок! — гордо объявил он. — Можно вам показать?
— Попозже, — ответил иезуит.
Надув губы, мальчик начал накрывать на стол, аккуратно расставляя столовые приборы и бормоча при этом себе под нос название каждого предмета. Наконец он воскликнул:
— Готово!
— Можешь идти, — отпустил его Караш д’Отан и повернулся к судье. — Ну, что вы скажете о суде Миранжа? Как вам понравилось искусство де Ла Барелля? Его манера загонять в угол перепуганную жертву? Настоящий мастер. Он рос и воспитывался при дворе бургундских принцев, он вам про это обязательно расскажет… Канэном он крутит, как хочет. И это правда. А тем временем народ страдает. Вас направил сюда король?
— Королевский совет, — уточнил Жаспар Данвер, не вдаваясь в подробности. Он никак не отреагировал на подобную попытку сближения, испытывая естественное недоверие к священникам со светскими манерами. Презрение Караш д’Отана к охоте на ведьм вовсе не означало, что он готов предпринять рискованные действия или, напротив, при необходимости избежать их.
Прежде чем приступить к трапезе, они негромко произнесли молитву. Луч солнца, пробившийся через окно, упал на стол и высветил расставленные блюда, придав им более насыщенные тона.
После обмена обычными любезностями Жаспар Данвер сказал, что должен составить донесение о вынесении неправомерных обвинительных приговоров и хотел бы собрать необходимые свидетельские показания.
К его великому удивлению, Караш д’Отан тут же предложил свою помощь.
— Я могу рассказать вам о последнем случае. О казни Барб Минар. Мне кажется, что эти идиоты вынесли ей смертный приговор только из-за ее имени[1].
— Вы хотите сказать, что…
— Женщина с бородой — пугало местного значения.
— Странно.
— Видите ли, коммуны нищают. Костры стоят дорого, поэтому их разжигают реже, чем раньше, но при большом стечении народа, которому для острастки подбрасывают эти истории о бородатой ведьме. Людям они очень нравятся.
Судья налил в кружки вина.
— Можете ли вы вспомнить казни, которые показались вам особенно страшными?
Ответом было тягостное молчание. Наконец иезуит прервал затянувшуюся паузу и с горечью в голосе произнес:
— Вам нужны жуткие истории. Такие, что могут потрясти воображение тех, кто принимает решения. Я понимаю. Обычный костер столицу не взволнует…
Жаспар Данвер снова наполнил кружки.
— Однажды я и в самом деле был свидетелем страшной казни… Это случилось перед постом. Точнее, в первый день поста. Направляясь в Дижон, я проезжал через Миньо и там, на заполненной народом площади, вдруг увидел двухметровый костер. На нем стояли семь несчастных, шесть женщин и юноша лет шестнадцати или семнадцати. Я спешился и тогда заметил у подножия костра троих связанных детей. Кто-то сказал мне, что это были дети Магдален Дюгран, одной из приговоренных к смерти. У старшей девочки, которой исполнилось не больше десяти или двенадцати лет, на голове была надета митра. Один из офицеров ударил в барабан, а затем зачитал постановление суда о казни. Толпа слушала его, затаив дыхание. Потом появился палач и длинным факелом поджег костер. Как только появились первые языки пламени, он подошел к детям и под одобрительные возгласы толпы принялся сечь их розгами. На старшую девочку обрушился поток оскорблений и проклятий. Я попытался образумить людей, стоявших вокруг меня, но женщины закричали, что эта девчонка — ведьмино отродье, что она наводила на младенцев порчу. Я продолжал настаивать на своем, и тогда мужчины пригрозили мне расправой. Обстановка накалялась, и вскоре я почувствовал, что мне пора уносить ноги.
Пока иезуит переводил дух, судья записывал его рассказ.
Возвращение Коломбана несколько разрядило обстановку. На принесенном им горшке с сыром лежал лист коричневатой бумаги с закрученными краями.
На сей раз мужчины склонились над листом с изображением растения. Жаспар тут же признал в нем копию своего рисунка полигонума, очень точно воспроизведенного мальчиком за исключением одной странной детали.
