Лори Коупленд - Достойный любви
Франклин выпрямился и, показывая пальцем в окно, воскликнул:
— Взгляните-ка вон туда!
На склоне холма пасся красавец лось с ветвистыми рогами. Франклин обернулся к Вильсону:
— Ты когда-нибудь лося так близко видел, сынок?
Снова прильнув к окну, Вильсон в ту же секунду забыл обо всем на свете. Широко открытыми глазами он не отрываясь смотрел на сказочное животное.
— Нет, никогда, — замирая от восторга, наконец выдохнул мальчик.
Едва Мэгги закрыла глаза, голоса старика и мальчика словно растаяли в воздухе. Звуки перестали существовать, и только ритмичный перестук колес назойливо проникал в сознание, постоянно напоминая о том, что паровоз уносит ее все дальше и дальше от Англии.
Скалистые горы Колорадо испещрены глубокими речными долинами, опоясанными обрывистыми каменистыми склонами. Среди поистине бескрайних просторов затерялось огромное количество больших и малых каньонов, в которых в основном и добывалось золото. Любой из них мог бы принадлежать Мэгги, но, как на беду, по странному стечению обстоятельств ей достался именно золотой прииск в Худи-Ду.
Едва они с Вильсоном вышли из перекошенного фургона, Мэгги поразило обилие бородатых мужчин. Казалось, все мужское население в Худи-Ду носит бороды.
Мэгги даже остановилась, с удивлением разглядывая огромное сборище толпившихся на противоположной стороне улицы мужчин. Они были похожи друг на друга, как молочные братья. Но самым поразительным было то, что ни один из доброй сотни собравшихся не был чисто выбрит. Бороды встречались самых разных калибров и мастей. Кое у кого вокруг рта было заботливо выстрижено отверстие, — видимо, для того, чтобы удобнее было есть. В остальном же они были точной копией друг друга. Все как один носили фланелевые рубахи, массивные грубые ботинки, грязные земляного цвета брюки. Общий портрет довершала копна нечесаных длинных волос, венчавшая головы каждого из них.
Сам городок, под стать его жителям, производил ошеломляющее впечатление. У самого подножия горы раскинулся палаточный бивак. Люди жили просто и непритязательно. Никаких излишеств, никакой цивилизации — лишь самое необходимое для жизни.
Бесконечные вереницы палаток вперемежку с грубо сколоченными хибарами были разбросаны неправильными рядами на небольшом ровном пятачке предгорья. Чуть поодаль рядком стояли фургоны, передом развернутые в сторону гор. В этих фургонах тоже жили люди. По всему было заметно, что городок строился наспех и в короткие сроки.
Несколько раз Мэгги и Вильсону приходилось сворачивать в сторону, чтобы не попасть под копыта лошадей или под колеса бог весть откуда появляющихся повозок. Мэгги показалось, что телеги и фургоны объявлены в городке вне закона и возницы, стараясь меньше попадаться на глаза, стороной объезжают улицы, прокладывая себе путь прямо между палаток и домиков.
В воздухе стояло невыносимое зловоние от расположившейся неподалеку конюшни. Главная улица городка, по которой бесконечным потоком плелись запряженные в повозки мулы, проносились всадники и ежедневно перегонялись огромные гурты скота, была сплошь усеяна внушительными навозными кучами.
Внезапно прогрохотало шесть выстрелов, и через мгновение из окон и дверей ближайшего салуна на улицу, пыхтя и толкаясь, высыпали испуганные завсегдатаи и бросились врассыпную.
В поисках конторы, где регистрировались земельные сделки, Мэгги и Вильсон брели наугад по обочине довольно многолюдной улицы. Чтобы не затеряться в толпе, Мэгги крепко держала Вильсона за руку. От терпкого душка конюшни с примесью запахов немытого человеческого тела, свалявшейся шерсти грязных кошек и собак, снующих под ногами, и слежавшегося птичьего пера на глаза наворачивались слезы.
Вильсон в своем нарядном выходном костюмчике шел с недовольной миной на лице, подозрительно косясь на заляпанные грязной жижей ботинки, издававшие при ходьбе хлюпающие звуки.
— Что-то мне здесь совсем не нравится и, наверное, никогда не понравится, — высказал предположение Вильсон. Зажав нос пальцами, он торопливо семенил по дороге, стараясь не отставать от Мэгги.
— Воняет тут так же, как носки Гвендолин в конце августа.
— Ничего-ничего, — подбодрила его сестра. В тот момент Мэгги больше всего занимала регистрационная контора, поэтому она не обращала внимания на запахи вокруг.
Посреди улицы навстречу Мэгги и Вильсону шествовала похоронная процессия. Немногочисленные провожающие со скорбными лицами тесной группкой шли за гробом. Тягостное молчание то и дело прерывалось рыданиями. Кто-то всхлипывал в голос. Мэгги и Вильсон посторонились, уступая похоронной процессии дорогу. Они замерли на обочине, наблюдая за церемонией погребения. Небольшой кортеж остановился у скромного домика, рядом с которым была вырыта могила.
Два крепких на вид парня осторожно опустили гроб на землю. Высокий тщедушный священник с нездоровым румянцем на щеках открыл потрепанный молитвенник и начал читать:
«Помилуй нас, Боже, по велицей милости Твоей, молим Тебя, услыши нас и помилуй.
Еще молимся о упокоении души усопшего раба Божия, и о еже простится ему всякому прегрешению, вольному же и невольному. Помяни, Господи Боже наш, в вере и надежди живота вечнаго преставшагося раба Твоего, брата нашего…»
Глубокий и проникновенный голос священника задевал за живое. Мэгги, легонько подталкивая Вильсона локтем, низко склонила голову, следуя примеру тех, кто стоял у гроба.
«…и яко Благ и Человеколюбец, отпущаяй грехи, и потребляли неправды, ослаби, остави и прости вся вольная его согрешения и невольная, избави его вечныя муки и огня геенскаго…»
Неожиданно один из бородачей, стоявших на коленях у могилы, начал сосредоточенно осматривать под собой землю и шарить вокруг руками, словно искал чего-то.
«…и даруй ему причастие и наслаждение вечных Твоих благих, уготованных любящым Тя. Тем же милостив тому буди, и веру, яже в Тя вместо дел вмени и со святыми Твоими яко щедр упокой…»
Земля на пятачке была густо сдобрена пятнами желтого цвета. Сделав это открытие, бородач начал осторожно, стараясь не привлекать внимания, протискиваться к свежей земляной насыпи у самого края могилы. «Золото!» — мимоходом шепнул он соседу. Проповедник, ни на секунду не прекращая чтения, бросил в их сторону неодобрительный взгляд.
«…несть бо человека, иже поживет и не согрешит.
Но Ты Един еси кроме всякаго греха, и правда Твоя, правда во веки, и Ты еси Един от милостей и щедрот, и человеколюбия, и Тебе славу возсылаем Отцу и Сыну и Святому Духу, ныне и присно, и вовеки веков».
