Барбара Картленд - Мгновения любви
— Здравствуйте, мсье. — Полагаю, вы и есть те гости, которых мсье Луи Готье велел мне ожидать.
— Да, это мы! Меня зовут Клайд Колверт, а это — моя… моя ученица, мадемуазель Симонетта.
— А я Мари. Мсье Готье нанял меня, следить за чистотой и порядком в его доме. За дополнительные услуги, мсье, придется платить отдельно!
Она проговорила это довольно агрессивно, словно большей частью ей приходилось общаться с теми, кто норовил получить все даром.
— Я готов платить, — успокоил ее герцог, — и господин Готье говорил мне, что вы хорошо готовите.
— Это зависит от продуктов, мсье, — грубовато ответила Мари.
Герцог вынул из кармана несколько луидоров3.
— Позвольте мне заплатить вам за услуги вперед, Мари, а также снабдить вас некоторой суммой для покупки продуктов. Должен вам сказать, что мы с мадемуазель предпочли бы иметь лучшее из того, что можно здесь найти.
Симонетта заметила, с какой алчностью Мари посмотрела на луидоры в руке отца.
— Хлеб у нас дешевый, мсье, но отличное масло, яйца и цыплята обходятся дорого.
— Покупайте все лучшее. Мари, — подтвердил свое желание герцог.
Он, отсчитал несколько луидоров ей в руку, и она поспешила зажать их в кулаке, словно опасалась, что золотые — только плод ее воображения и могут исчезнуть так же неожиданно, как появились. Потом, заметно смягчившись, она сказала:
— Я уж постараюсь, мсье. Меня считают одной из лучших кухарок в Ле-Бо, так что вы не будете разочарованы.
— Благодарю вас. Мари, — сказал герцог. — Мы с мадемуазель надеемся иметь возможность полностью оценить ваше искусство за обедом, но теперь, если позволите, хотелось бы получить легкий ленч.
— Я приготовлю вам омлет, мсье, с травами Прованса, а сегодня вечером вы попробуете цыпленка с эстрагоном. Мсье Готье всегда целует кончики пальцев, когда говорит о нем.
Герцог улыбнулся:
— Буду ждать с нетерпением.
Затем он повернулся, чтобы дать указания вознице, который принес их багаж. На первом этаже имелась удобная спальня. Симонетта настояла, чтобы в ней разместился отец.
Сама она поднялась по узкой лестнице в мансарду под самой крышей, где имелась небольшая, но со вкусом обставленная спаленка.
Комната понравилась ей, потому что из ее окон можно было видеть голые скалистые склоны.
Она сразу почувствовала, что отраженный ими свет поистине обладает гипнотической силой: он притягивал взгляд и не отпускал его.
Симонетта с трудом оторвалась от созерцания этой красоты, напомнив себе, что внизу ее ждет отец. Поспешно распаковав вещи, она сняла дорожный костюм и переоделась, а затем спустилась в гостиную.
Как она и ожидала, герцог уже готовил холсты, краски и мольберт. Он прямо-таки рвался к тому свету, ради которого добирался сюда.
Девушке с трудом удалось убедить отца сначала поесть, а уж потом отправляться на поиски вдохновения.
Симонетта наслаждалась омлетом с душистыми травами и поглядывала на отца, а тот не мог оторвать глаз от окна.
Мысленно он уже представлял себе будущую картину, и ему не терпелось перенести ее на холст.
— Хотелось бы мне отыскать книги о трубадурах, — заговорила Симонетта, пытаясь привлечь внимание герцога.
Он что-то рассеянно пробормотал, пребывая в том особом состоянии, когда все его помыслы сосредочились на живописи.
Как только омлет и восхитительный местный сыр из козьего молока были съедены, герцог, даже не предложив дочери присоединиться к нему, прихватил мольберт, табурет, краски и холст и по пыльной тропинке направился туда, где горы скалистыми уступами вздымались к небу.
Девушка решила, что прежде всего надо распаковать вещи и поближе познакомиться с Мари.
Симонетта нашла ее в маленькой сиявшей чистотой кухне. Получив хорошую плату за свои услуги, кухарка стала намного приветливее.
— Вы тоже художница, мамзель, — спросила она, — или вы приехали в Прованс за компанию с этим красивым господином, другом мсье Готье?
Вопрос показался Симонетте не очень уместным, но она поспешила удовлетворить любопытство Мари:
— Мсье Колверт — мой учитель. Я мечтаю стать художницей.
Мари внимательно посмотрела на девушку, и Симонетта заметила, что та пытливо разглядывает ее, словно пытается понять, правду ли ей говорят.
— Гляди-ка! Мало того, что мужчины впустую тратят время на эту мазню! Теперь и женщины туда же!
Симонетта расхохоталась.
— Вы несправедливы! Если у женщины есть талант, почему же непозволительно раскрыть его?
— Лучшее занятие для женщины, — резко возразила Мари, — рожать здоровых детей, тогда и времени на баловство не останется.
— Сколько же у вас детей?
— Шестеро. Но они уже большие, за ними не надо смотреть все время, как раньше. Выходит, теперь я могу позволить себе немного заработать.
— Но я тоже хочу зарабатывать, а для этого мне еще надо учиться и учиться!
Мари поставила на стол кастрюлю, которую все это время чистила.
— С вашей красотой, мамзель, вы могли бы найти себе богатого мужа, даже если у вас нет приданого. Дурнушке это сделать трудно, но если девушка хороша собой, всегда найдется мужчина, готовый потерять ради нее голову.
Симонетта рассмеялась. Доводы Мари весьма походили на комплимент.
— Но пока я совсем не хочу выходить замуж. Пойду-ка лучше распакую вещи и попробую еще поработать до захода солнца.
— Ну, у вас еще будет время порисовать до замужества, — с легким пренебрежением сказала Мари.
Поднимаясь по узкой лестнице в свою комнату, Симонетта с улыбкой подумала, что Мари, совсем как парижские обыватели и критики, не принимала импрессионистов всерьез. Как-то в одной парижской газете какой-то критик утверждал, что, по его мнению, и Моне, и Ренуар объявили войну красоте.
— Как они могут быть настолько слепы? — рассердилась Симонетта.
— Такова судьба всего нового, — объяснил герцог. — С тех пор как Галилея заключили в тюрьму за то, что он осмелился утверждать, что Земля круглая, всегда находились фанатики, которые боролись против новых идей.
Симонетта бросила взгляд в окно.
Полуденное солнце золотило скалы Ле-Бо. Казалось странным, что могут существовать на свете люди, неспособные оценить это волшебное сияние.
Свет, который пронизывал картины импрессионистов, представлялся Симонетте отражением не только видимого глазом, но и всей глубины души художников.
— Надо попробовать, — сказала она себе, поспешно развесила платья в шкафу, сбежала вниз за холстом и красками и вышла в палисадник.
Не было особого смысла специально искать натуру. Перед ней был дом, и его крыша в теплых красных тонах четко вырисовывалась на фоне голых скал, чьи вершины уходили в синее-синее небо Прованса.
