Хозяйка Мельцер-хауса - Якобс Анне

– У вас есть силы остаться еще на одно дежурство? Очень прошу вас.

Его голос звучал мягко, даже мило. Герта, проходящая мимо с подносом в руках, неодобрительно посмотрела на них.

– Ну конечно, – пробормотала Тилли.

Он протянул ей руку, чтобы помочь подняться с кровати, на краешке которой она сидела, – это был жест, который до сих пор он никогда не позволял себе. Она не сопротивлялась, проследовав за ним в душную процедурную, и привычно взяла в руки скрученные бинты и ножницы.

– Вы потеряли брата, – начал он. – Мне бесконечно жаль. Знаю, что слова сейчас не имеют никакого значения, но я не мог иначе, как…

Он задержал дыхание, потому что она повернулась к нему. Их взгляды встретились и словно впились друг в друга, в них было все: тоска, скорбь, надежда и отчаяние, все смешалось в какой-то магический водоворот, из которого они уже не смогли вырваться. Он притянул ее к себе и обнял, не так нежно, как она представляла себе в мечтах. Его объятие было сильным, почти до боли крепким, а его поцелуй обжег ей губы.

– Я люблю тебя, – прошептал он. – Только это имеет смысл перед лицом бессмысленной смерти.

… Она лежала в его объятиях, словно лишившись чувств, боясь пошевелиться, боясь сделать что-то не так. Так ее воспитали: никогда ничего не прощать себе, не показывать своих чувств, не показывать мужчине, как ты его обожаешь. И все же она чувствовала, что он надеялся именно на это.

– Почему, почему ты никогда не говорил мне это?

– Потому что я трус, – простонал он, опустив голову ей на плечо. – Потому что я боялся быть отвергнутым. Мне так далеко до тебя, нас разделяет расстояние, как от земли до неба, ну как мне было осмелиться…

Внезапно ее охватила такая невыразимая нежность к любимому человеку, который так долго мучился из-за нее. Куда-та исчезли и ее осторожность, и оцепенение, и скованность, она нежно провела рукой по его затылку, по волосам.

– Это моя вина, Ульрих. Я никогда не давала тебе повод думать иначе.

Это было какое-то совершенно новое для нее, великолепное чувство – называть его по имени. Так она часто называла его в своих мечтах. Он закрыл глаза, чтобы всецело отдаться ее нежным прикосновениям. Он взял ее руку и поцеловал.

– Нет, Тилли. Это не так, – возразил он, улыбаясь. – Мне говорил об этом каждый твой взгляд, я это чувствовал во всех твоих жестах…

Он чуть отстранился и заглянул ей в глаза, будто что-то искал в них и боялся, что не найдет. Только когда она улыбнулась ему, он облегченно вздохнул.

– Скажи же мне эти слова… – попросил он. – Скажи мне, чтобы я мог взять их с собой, когда уеду.

– Я люблю тебя, Ульрих. Я буду ждать тебя до самого конца этой войны и еще долго-долго. Столько, сколько потребуется, пока мы снова не увидим друг друга.

Он стремительно обхватил ее и прижал к себе. Его поцелуй вышел несколько неловким, а его пальцы запутались в тесемках фартука на ее спине. Раздался громкий стук в дверь, заставив их оторваться друг от друга.

– Господин доктор Мёбиус! – кричала Герта. – Скорее сюда. Сильное кровотечение…

23

– Со мной все в порядке. – Китти как-то рассеянно улыбалась. – Как мило с вашей стороны, что вы зашли. Мицци! Ну, где ты? Принеси нам чай. И немного печенья. Что? Нет муки? Ну это смешно. Мы же не какие-нибудь там…

Мари видела, как Пауль сощурил глаза, его лицо выражало крайнее беспокойство. Он хорошо знал свою младшую сестру, склонную к истерическим излияниям, переходящим потом в депрессию. Алисия тоже сдержанно вздохнула и незаметно кивнула Мари. Сейчас требовалось проявить терпение и внимание.

– Ах, ну наконец-то мой любимый Поль опять со мной, – уже в который раз проговорила Китти и обняла брата, севшего на кушетку рядом с ней. – Как же мне тебя не хватало, сердце мое. Не знаю, как я пережила это время без тебя. Ты уже видел мою Хенни?

– Только на фотографии.

– О, тогда пойдем в детскую… Фрау Зоммервайлер? А что у нас делает Хенни? Спит? К нам приехал ее дядюшка Пауль.

Все пошли за ней в детскую, где нянька спокойно сидела со своим вязаньем в руках, а Хенни спала в своей кроватке, сытая и довольная.

– Не буди ее, Китти, – попросил Пауль. – Дай я просто посмотрю на нее. Какое у нее румяное личико. Лежит в своем уютном маленьком гнездышке.

«Ах, у него почти не было времени побыть с собственными детьми, поиграть с ними, – с горечью подумала Мари. – Какая же неудачная вышла встреча. Мы так радовались, что проведем вместе несколько дней, но все получилось совсем иначе».

Китти болтала без умолку, спрашивала, видел ли Пауль белокурые завитки волос Хенни, рассказывала о том, что у малышки уже появились четыре маленьких и острых, как у мышки, зубика, а пухлые щечки достались ей от папы.

Внезапно Китти замолчала, улыбка застыла на ее лице, в то время как она отсутствующим взглядом смотрела в окно. Снова похолодало: в воздухе кружились снежинки, отчего луга покрылись белесой паутиной.

– Альфонс погиб, – тихо произнесла она, обращаясь в пустоту. – Он умер за наше отечество. Как и многие другие. Правда, Поль? В конце концов, я не имею права ныть, когда тысячи женщин во всей Европе тоже теряют своих мужей.

Пауль кивнул и посмотрел в сторону Алисии, которая с тревогой наблюдала за своей дочерью. Мари обняла Китти и погладила ее по щеке. Китти прижалась к своей золовке, ведь она была ее самой лучшей, самой дорогой подругой. Мари всегда знала, что у нее на сердце. Только Мари понимает ее…

– Пойдем, Китти. Попьем чаю. А здесь мы можем разбудить Хенни.

– Да, ты права, – пробормотала Китти. – Давай пить чай. Этот дурацкий мятный чай, от которого во рту остается неприятный привкус. Альфонс не любил чай… Он всегда пил только кофе с молоком. «Cafe au lait», как он всегда говорил. Он напомнил мне, как мы гуляли по Парижу. Ах, он купил тогда для меня такие замечательные картины у Канвайлера…

Мари осторожно подвела ее к кушетке Рекамье, усадила и налила ей чаю. Китти держала чашку в руке, не отпивая, и рассказывала о последнем свидании с Альфонсом. Как он до безумия любил свою маленькую дочь, как постоянно носил ее на руках. Как он хотел, чтобы у него было три или четыре дочери. Он был таким милым и нежным, как никогда раньше. И одновременно задумчивым. А иногда даже грустным.

– Он обещал написать большое письмо к Рождеству, но прислал только открытку, ужасно маленькую открытку с какой-то дурацкой елкой…

Наконец осознание страшной правды настигло Китти. Чашка выпала у нее из рук, рыдая, она упала на грудь Мари, все ее тело судорожно вздрагивало. Мари обнимала ее и укачивала, как ребенка.

– Мы здесь, Китти, – шептала она ей на ухо. – Мы все с тобой. Ты не одна, ты наша единственная, милая, любимая Китти…

– Слава богу, – тихо сказала Алисия Паулю, смотревшему на женщин растроганно и в то же время очарованно. – Первый рубеж взят. Как ты думаешь, Пауль? Не взять ли нам ее с собой на виллу?

– Обязательно, мама. Мы ни в коем случае не должны оставлять ее здесь одну.

Китти плакала не очень долго, вскоре она попросила носовой платок и сказала, что, пока жива, всегда будет любить Альфонса. Ей захотелось немедленно пойти к письменному столу, чтобы прочитать его письма. Мари пошла с ней. Сначала она беспомощно застыла, столкнувшись с беспорядком, царившим у Китти в секретере, но затем предложила ей сложить все письма в одну коробку.

– Китти, мы возьмем тебя с собой на виллу. Там мы все будем вместе, ты и Хенни, мама и папа, Лиза, Пауль и я. А Хенни будет так рада побыть вместе с Додо и Лео.

– Да, – рассеянно молвила Китти, уронив письмо, которое она только что развернула. – Все снова будет так, как прежде. Правда ведь? Даже лучше…

Элизабет пришла как раз вовремя, она помогла упаковать вещи. Китти собиралась взять с собой слишком много всего: большая часть вещей явно была лишней.

– Тогда ты поведешь машину, Лиза, – попросил Пауль и взял Мари за руку. – Нужно перевезти кучу сумок, так что мы с Мари лучше пойдем пешком.