Виолен Ванойк - Мессалина
За тот месяц, что она посещала лупанар, она познала разного рода мужчин: от легионеров с опаленными восточным солнцем лицами до робких юнцов, жаждущих приобщиться к таинствам Венеры, от молодых темпераментных мужчин до похотливых стариков, не способных удовлетворить своих жен и получить удовлетворение от них. Но она находила для себя все новые и новые ощущения в этой веренице беспрестанно меняющихся любовников.
С позволения Мессалины Гнатон приподнял занавес и вошел в комнату. Она была небольшой, но богато обставленной. В ней имелись: мягкое ложе, покрытое разноцветными подушками, бронзовый стол на трех ножках с фруктами и винами, сиденья, подставки для светильников, мраморный столик, на котором стояли горшочки с мазями и флакончики с духами. За этим столиком на покрытом тканью табурете и сидела Мессалина, только что пришедшая из дворца. Рабыня, предоставленная в ее распоряжение Гнатоном, занималась туалетом своей госпожи. Она помазала ей тело в нескольких местах разными духами, затем распустила волосы, которые Мессалина любила носить свободно струящимися по плечам, и вплела в них гирлянды из роз, после чего подкрасила кармином соски и надела на груди сетку из золоченых нитей.
— Меня уже спрашивают? — поинтересовалась Мессалина, продолжая глядеться в зеркало и даже не поведя глазами в сторону Гнатона.
— Молодой и красивый мужчина, ясно, что из знати.
— Жаль, я бы предпочла крепкого лодочника.
— Хочешь, чтоб я его выпроводил?
— Нет, пусть подождет. За сколько он хочет заплатить?
— Он уже заплатил за всю ночь, но сказал, что, может быть, уйдет, как только тебя увидит. Сдается мне, ему более всего нужно на тебя посмотреть. Он сказал, что его направил сюда один из друзей. Как я понял, друг видел настоящую Лисиску.
— Наверно, чем-то я его очень заинтересовала, раз он платит цену всей ночи только за то, чтобы увидеть меня. Пусть подождет.
Мессалина встала со своего места, а сутенер удалился. Она дала возможность рабыне надеть на нее несколько недорогих украшений и закутать в льняное охряного цвета покрывало, сквозь которое хорошо было видно ее тело. Потом она возлегла на ложе, устроившись боком, грудью опершись на подушки и высунув из-под ткани полусогнутую ногу. Рабыня пошла звать посетителя и вскоре вернулась вместе с ним. Мессалина, любившая принимать позы, чтобы изумлять и распалять клиентов, кусала гранат, зерна которого лопались у нее во рту, и, казалось, не обращала на вошедшего никакого внимания. Мужчина молча остановился. Она не знала, ее ли он разглядывал или стены, внизу покрытые блестящей черной краской, выше — красной, а на высоте человеческого роста — эротической росписью, на редкость выразительной, где в высшей степени реалистично были изображены различные любовные позы, описанные Овидием и греческими порнографическими авторами: Астианассой, которая первая создала трактат «Эротические фигуры и позы», Филеной из Самоса, описавшей все позы, которые она сама испробовала, Элефантиной, написавшей много книг, которыми зачитывался Тиберий; а из мужчин — Сотадом из Маронеи, автора непристойных стихов, и Паксамом, который написал труд «Додекатехника», посвященный технике использования двенадцати наилучших поз; последний имел ученицу, куртизанку по имени Сирена, которая в своих любовных забавах столь искусно применяла эти двенадцать положений, что ее прозвали Додекамашиной. Мессалина старалась подражать ей и даже превзойти ее в искусстве любви.
Только ложе освещалось дрожащим пламенем светильников; посетитель все стоял в полумраке на пороге. Когда он приблизился к свету, Мессалина, решившая, наконец, обратить на него внимание, внезапно ощутила словно удар внутри: перед ней был Гай Силий, друг Валерия Азиатика, человек, собравший его прах! Проявив немалую способность владеть собой, Мессалина скрыла волнение, вызванное в ее душе столь неожиданным появлением в лупанаре этого человека, о котором она так и не знала наверняка, ненавидела она его или все-таки желала. Хоть она и почувствовала к нему нерасположение в день их первой встречи у Симона-мага, до ее замужества, в сущности, это не было неприязнью, но просто вспышкой уязвленного женского самолюбия. Она выказывала враждебность к нему оттого, что он не стал ее обожать, остался, как она считала, равнодушен к ее чарам. Но с той поры, как она вновь увидела его во дворце, понимающие взгляды сблизили их. И все же она боялась, что он возненавидит ее после смерти Валерия Азиатика, в которой, по слухам, винили ее.
— Добрый вечер, — проговорила она голосом более тихим, чем ей хотелось. — Я — Лисиска.
Он встал перед ней и, нахмурив брови, обводил ее пристальным взглядом, от которого ей сделалось не по себе.
— Ты неразговорчив, — заметила она, протягивая к нему руку. — Гнатон сказал, что ты заплатил за целую ночь. Садись же. Если хочешь вина, я тебе налью. А может, ты предпочитаешь сразу перейти к ласкам? Уверяю, что ты не будешь разочарован. Я слыву одной из самых искусных куртизанок Рима… Отчего ты молчишь? Я так мало нравлюсь тебе, что ты раздосадован?
— Напротив, — наконец-то заговорил он, садясь подле нее. — Я и подумать не мог, что ты действительно так прекрасна, как мне говорили.
— Так значит, ты молчишь от изумления?
— Изумления и восхищения. Мне сказали, что ты похожа на императрицу, но я не предполагал, что сходство настолько велико, что можно даже вас спутать.
— Я уже слышала об этом от других. Я видела ее всего один раз, и мне показалось, что у меня с ней в самом деле есть что-то общее.
— Что-то? Но у тебя такие же волосы, такие же темные завораживающие глаза, тот же цвет лица и даже тот же голос — мелодичный и вместе с тем повелительный. О теле я не могу судить, поскольку не видел ни ее, ни твоего.
— Мое ты можешь увидеть, как только выразишь желание. Твои речи, однако, меня удивляют. Я не знаю, кто ты, но, послушав тебя, можно заключить, что ты влюблен в супругу цезаря.
— Не важно, кто я, и чувства мои не важны.
Говоря это, он тронул крепкой рукой ее красивое колено и, немного погладив его, провел ладонью по ноге.
— У тебя нежная и теплая кожа…
От этой ласки Мессалину постепенно охватывала дрожь. Он опустился на колени и, обнажив ей ноги, коснулся губами ее трепещущей плоти. Потом его губы спустились до самых пальцев с алыми ногтями. Изумленная, она не противилась его ласкам, с наслаждением обнаруживая в себе глубоко спрятанное желание, которое она испытывала к этому человеку, так внезапно возникшему в этой ночи. Она уже не была куртизанкой на ложе, она была императрицей, принимающей почести от придворного. И хотя в любом другом случае она взяла бы инициативу в свои руки, помогла бы любовнику скинуть одежду, осыпала бы его ласками, теперь она оставалась неподвижна и с интересом следила за чувствами, которые пробуждали его ласки в самых потаенных уголках ее тела и души.
