Мишель Моран - Нефертари. Царица египетская
Все собрались уходить, но я замерла у дверей в тронный зал и сделала знак Пасеру.
— В чем дело, Нефертари?
— Он бы ни за что не умер! — яростно прошептала я.
Пасер огляделся — вокруг уже никого не было.
— Я вышла из покоев Сети и случайно услышала разговор Хенуттауи и Исет. Речь велась о какой-то чаше, — исступленно прошептала я. — Хенуттауи сказала, что подарила Исет еще год. Еще один год.
— Все видели, как Исет поднесла фараону чашу с питьем.
— Чашу дала ей Хенуттауи! И эту тайну она использует, чтобы погубить Исет — если та не выполнит ее желания. Хенуттауи желает изгнать свою сестру в файюмский храм и перестроить храм Исиды, чтобы сделать его самой богатой сокровищницей в Египте.
— Так будет, только если Исет станет главной женой.
— Но у нее теперь есть целый год! Ты ведь слышал обещание Рамсеса. А захоти он его нарушить… Если уж Хенуттауи убила собственного брата…
Я впервые видела Пасера испуганным.
— Лекари говорят, что у Сети было больное сердце. Отравления даже не заподозрили. Кто еще слышал их разговор?
— Никто.
— Тогда держи это при себе. Я расскажу Уосерит…
— А Рамсесу? Ведь Сети — его отец!
Пасер покачал головой.
— У нас нет доказательств.
— Лекарь может проверить, был ли яд.
— Или установить, что фараон умер из-за больного сердца, а значит, ты ложно обвинила верховную жрицу Исиды. Лучше молчать. Рамсес тебе поверит и вызовет лекаря, но откуда нам знать, не подкупила ли этого лекаря Хенуттауи? Все очень непросто, Нефертари.
— Значит, убийство Сети останется безнаказанным?
Я сжала кулаки, чтобы не дрожать от ярости.
— Ни одно злое дело безнаказанным не останется.
Пасер поднял глаза к изображению богини Маат, взвешивающей чье-то сердце на весах истины. При жизни сердце человека, изображенного на фреске, было правдивым и потому весило меньше перышка. Умерший улыбался: его ка не пожрет бог-крокодил, и душа будет жить вечно.
— Сердце Хенуттауи весит побольше, чем перышко, — заметила я.
— Ешь только ту еду, что готовит Мерит, — печально напутствовал меня Пасер и удалился.
Меня одолевали недостойные мысли: я родила двух сыновей, ездила с Рамсесом сражаться с шардана, а теперь, из-за смерти фараона Сети, все это забыто. Слова приветствия, что выкрикивали утром воины, сменятся завтра горестными причитаниями. Хенуттауи и Исет вместе с царицей Туйей рыдают в храме Амона, оплакивают лживыми слезами моего единственного заступника. Кажется, все, к чему я прикасаюсь, обращается в пепел.
Ужин в тот вечер прошел в печали. Трон Сети на помосте пустовал. Исет предложила Рамсесу сесть на трон, но он резко спросил:
— Зачем?
После этого никто из придворных не произнес ни слова.
Ночью, в своих покоях, я кусала губы, борясь с искушением рассказать мужу о подслушанном разговоре. Рамсес сидел на ложе черного дерева, инкрустированном золотом, на котором я спала еще ребенком, приезжая с двором на лето в Аварис. Оно стояло посреди комнаты на возвышении; за окном виднелся пришедший в запустение парк. Пруды полностью затянула ряска, и рыбки, наверное, погибли.
— Ты видела его конюшни? — тихо спросил Рамсес.
Ему не хотелось говорить о смерти отца. «Он так и будет носить горе в себе, — подумала я, — словно узник — тяжкие оковы».
— Конюшни — огромные. — Голос его звучал словно издалека. — Пять тысяч боевых коней.
Я прижала к груди одеяло. Даже жар от тлеющих в жаровнях углей меня не согревал.
— Во всех Фивах столько не наберется, — сказала я.
— И содержат их как следует. — В глазах Рамсеса блеснул наконец огонек. — Оружия у отца — больше чем на десять тысяч воинов, и всегда наготове четыре тысячи колесниц. Он очень серьезно относился к угрозе со стороны хеттов.
— Хетты много поколений пугают нас войной.
— Но не до такой степени. Оглядись — видишь, какая разруха? Вся царская казна ушла на подготовку к войне! С тех пор как хетты завоевали Митанни, между нами не осталось никаких препятствий. Отец понимал, насколько это опасно. Он знал: война — вопрос времени. Пасер говорит, что Муваталли нападет, едва узнает о смерти Сети.
— Еще одно сражение?
Мы только что одержали победу над шардана. Впереди — погребение фараона. Слишком много всего на нас свалилось.
Рамсес уныло смотрел на угли.
— Нет, Неферт, не сражение. Война.
На следующее утро тело фараона Сети обмотали пеленами и уложили на помост на палубе «Благословения Амона». Губы Сети изогнулись в спокойной улыбке — кончилось его бдение на северных рубежах Египта. Через двадцать дней он приплывет в Фивы, семьдесят дней его будут бальзамировать, а потом фараон уснет в своей гробнице, подобно прочим великим царям Египта.
Рамсес стоял на палубе. Над кораблем торжественно реял один-единственный флаг — с изображением мумии Осириса. На берегах женщины в длинных траурных одеяниях пускали по воде перед кораблем цветы лотоса и били себя в грудь — чтобы боги знали о нашем горе.
Рыболовы и деревенские жители падали на колени, приветствуя своего фараона. Если б они знали правду о его смерти, они бы не только плакали и кланялись!
Наконец мы прибыли в Малькату.
— Не выпускай детей из виду. Даже во время купания, — предупредила меня Уосерит.
— А как же Мерит?
— Расскажи ей то, что слышала.
Под глазами Уосерит появились темные круги: наверное, все эти ночи ее утешал Пасер — так же как я утешала фараона.
В моих покоях меня приветствовала Мерит. Я была так счастлива видеть своих малышей, что даже почувствовала угрызения совести — ведь весь Египет в трауре. Кормилицы стояли и смотрели, как дети тянут ко мне ручки.
— Как же они выросли! — воскликнула я.
Прошел только месяц, а их уже не узнать! Когда я звала их по имени, малыши улыбались, а я удивлялась: какие они уже умненькие!
— А волосы!
Казалось, что головки мальчиков увенчаны коронами чистого золота.
— Как у фараона, — заметила Мерит. Произнеся эти слова, она вспомнила о фараоне Сети и понизила голос до шепота: — Мне так жалко старого фараона, госпожа.
— Он умер вскоре после нашего прибытия в Аварис.
— Мы слышали о вашей победе над шардана, а потом пришла весть о болезни Сети, но никто не верил. Говорят, что сердце…
— Это был яд, — резко сказала я.
Мерит умолкла и махнула кормилицам, чтобы шли к себе. Как только двери закрылись, я сообщила няне все, что знала.
— Не понимаю! — разрыдалась она. — А как же люди, которые пробуют его пищу?
— Сети распустил почти всех слуг, — объяснила я. — Он готовился к войне с хеттами, покупал доспехи на Крите.
