Мишель Моран - Нефертари. Царица египетская
Рамсес обнял меня за талию.
— Воины только и говорят, что о тебе. Неслыханно отважный поступок.
— О чем ты! — отмахнулась я. — Прогуляться по палубе…
— Столько пленных! — сказал Аша. — Придется поместить их на разные суда. Как мы с ними поступим? Они чего-то требуют, а я ни слова не понимаю.
Я оторвалась от Рамсеса.
— На каком языке они говорят?
— Я его раньше не слышал. Один, правда, говорил на языке хеттов.
— Тогда, наверное, и другие понимают этот язык, — предположила я. — Может, узнали его у троянцев. Что им сказать?
— Они — пленники, — напомнил Рамсес. И повторил мои же слова: — Египет не дает спуску грабителям.
Я улыбнулась.
— А сам ты к ним выйдешь? — спросил Аша.
Это было рискованно. Рамсес не хотел, чтобы шардана считали себя важными птицами, раз ими занимается сам фараон. Но если он выйдет на палубу в немесе, с жезлом, они узнают, кого разгневали, и поймут, что никто, разгневавший Рамсеса, безнаказанным не останется.
Рамсес посмотрел на пристань, полную награбленных сокровищ, и щеки его зарумянились от удовольствия.
— Да, я пойду.
Кто-то из воинов побежал за короной, а Аша, как всегда осторожный, сказал мне:
— Это пираты, так что будь начеку. Они люди свирепые, и если кто-то из них вдруг вырвется…
— Вы с Рамсесом меня защитите.
Мы поднялись на первый корабль, где держали пленников. Удушливый запах крови и мочи заставил меня прикрыть нос рукавом. Я готовилась увидеть закованных людей, окровавленных и злых. Оказалось, раненых перенесли на другой корабль, а пятьдесят человек, что сидели, щурясь на солнце, вид имели вызывающий. В отличие от хеттов они не носили бород, а волосы их представляли удивительное зрелище — длинные и золотистые. Я остановилась и стала разглядывать пленных. Увидев немес фараона, они затрясли цепями и завопили.
— Успокойтесь! — приказала я на языке хеттов.
Пленники переглядывались. Некоторые смотрели на меня подчеркнуто дерзко, чтобы я поняла, о чем они думают. Однако я не дала себя смутить.
— Я — царевна Нефертари, дочь царицы Мутноджмет, супруга фараона Рамсеса. Вы грабили корабли фараона, присваивали его сокровища, убивали его воинов. Теперь вы за это заплатите — будете служить в войске фараона.
Пленники завопили еще громче, и стоявшие рядом со мной Рамсес и Аша подобрались. Рамсес положил ладонь на рукоять меча.
— Если пойдете служить в войско фараона — прокричала я сквозь шум, — вас будут кормить и одевать и кто-то из вас сможет дослужиться до командира! А станете бунтовать — вас пошлют на каменоломни!
Воцарилась тишина — до людей вдруг дошло, что их не собираются казнить, а будут кормить и обучать.
Рамсес посмотрел на меня.
— Главарей все же придется казнить.
Я серьезно кивнула.
— А остальных…
— Остальные нам еще пригодятся.
Глава двадцать первая
ПЕР-РАМСЕС
Аварис
Весть о победе над пиратами-шардана быстро разнеслась по Нилу.
К Аварису мы подплывали под радостные восклицания с берегов: «Фараон! Фараон!» Воины на кораблях выкрикивали: «Царица-воительница!» — и люди, еще не понимая, в чем дело, подхватывали их крики. Мне стало не по себе: кто знает, что придумает Хенуттауи, когда услышит эти приветствия.
Прошло три дня после победы над пиратами. Мы стояли на палубе «Благословения Амона», и корабль наш подходил к берегу. В последние годы из-за войны и бунта — со времени коронации Рамсеса — царский двор не переезжал на лето в Аварис. Город сильно изменился за прошедшие годы: словно кто-то взял картину и выставил на солнце, чтобы краски выгорели, потрескались и отвалились. Я повернулась к Аше.
— Что здесь случилось? — выдохнул он.
Рамсес, который наслаждался ликованием собравшегося на берегах народа, тоже был потрясен.
— Посмотрите на пристань! Она же просто разваливается!
Деревянные мостки на причале прохудились, а грязь, похоже, никто не убирал, и она пачкала ноги и подолы. Торговцы бросали рыбьи головы прямо на пристани — даже в реку их не трудились скидывать.
— А носилки какие!
Рамсес показал на выгоревшие пологи над облезлыми шестами.
— Можно подумать, что фараон Сети несколько лет не покидал дворец, — пробормотал Аша.
— Ведь он приезжал в Фивы на празднество Уаг! Он должен знать. Неужели он не видел…
Мы высадились на берег и в сопровождении двадцати воинов направились во дворец. Ликующие толпы не замечали, как расстроен фараон; люди бежали перед нашими носилками, рассыпая на дорогу лепестки роз; воинам протягивали чаши с ячменным пивом. Мы приветственно махали руками, но я знала, о чем думает Рамсес. На дороге попадались большие выбоины, а ведь, чтобы их заделать, всего-то и нужно немного глины и камней. На улицах было полно мусора, отходов, обрывков папируса. Явные признаки запустения, словно городом никто не управлял и никого не заботило, что в нем делается.
Мы приблизились к дворцу, и вооруженные стражники открыли нам ворота. Сойдя с носилок, Рамсес испуганно покачал головой.
— Что-то не так. Случилось что-то скверное.
В запущенном парке на ковре из сорняков стояли треснувшие и запылившиеся статуи Амона. В любом египетском доме внутренний двор вымощен плитами, чтобы там не могли прятаться змеи, — а здесь у самого порога царского дворца растет сорная трава!
Тяжелые деревянные двери облезли и растрескались, плиты под ногами раскололись.
— Это дворец моего отца или развалины Амарны? — гневно бросил Рамсес и повернулся ко мне: — Ничего не понимаю, ведь нет ничего важнее этого дворца! Пер-Рамсес начал строить мой дед. А теперь дворец разрушается — что же будет с ним через сто лет? Что останется в память о моей семье?
Двери распахнулись. Не увидев в зале встречающих, наши воины занервничали, раздался лязг вынимаемых из ножен мечей. Из полумрака появилась какая-то фигура. Свет упал на лицо — это оказалась рыдающая Уосерит.
— Рамсес, твоему отцу стало плохо. Он лежит в своих покоях и ждет тебя.
Фараон побледнел.
— Когда? — воскликнул он. — Когда он заболел?
— После нашего приезда. Вчера.
Рамсес махнул рукой, отпуская воинов. Аша понял, что их нужно отвести в Большой зал — накормить и напоить. Я испуганно направилась вслед за Рамсесом и Уосерит, которую никогда прежде не видела плачущей. Передо мной колыхалась бирюзовая накидка жрицы; я старалась сосредоточиться на вышитом бусинами узоре и не думать о страшном, что ждало впереди. Фараон Сети болен, но это не объясняет, почему город в таком небрежении, почему дворец пуст, словно скорлупа, — только редкие слуги пугливо выглядывают из-за колонн.
