Томас Шерри - Идеальная пара
Джиджи не знала, как долго она смотрела на роскошный особняк. Точно такое же состояние у нее было, когда она впервые увидела Камдена обнаженным, – дыхание перехватило, а ноги от волнения так и подкашивались. Отправляясь в Нью-Йорк, она не подготовилась к такому повороту событий. И теперь, чтобы взять эту крепость, ей придется очень постараться, иначе подозрительный дворецкий не поверит, что она – леди Тремейн, а не какая-нибудь нищенка, нацелившаяся на хозяйское столовое серебро.
Однако дворецкий, отворивший дверь, узнал ее с первого взгляда. Отступив в сторону, он поклонился и произнес:
– Заходите, пожалуйста, миледи Тремейн.
Какое-то время Джиджи вглядывалась в лицо дворецкого – оно показалось ей знакомым. Да она видела его где-то, но где?..
В следующее мгновение Джиджи узнала стоявшего перед ней человека. И тотчас же щеки ее залила краска стыда.
– Беккет! – воскликнула она. – Ах, как же я тебя сразу не узнала?!
Когда коварный план Джиджи с треском провалился, пострадала не только она одна. Камден узнал об участии Беккета в ее мошеннической проделке, и поэтому поспешный отъезд дворецкого из «Двенадцати колонн» нисколько ее не удивил. Но как же так вышло, что теперь он начальствовал над прислугой в нью-йоркском доме Камдена?
– Беккет, а ты… – О чем, собственно, она собиралась его спросить? – Значит, ты теперь в Нью-Йорке?..
– Да, мэм, – почтительно ответил Беккет, принимая из ее рук зонтик. – Не изволите ли выпить чашечку превосходного ассамского чаю, пока будут заниматься вашим багажом?
Холл поражал великолепием, а от роскоши гостиной дух захватывало. Джиджи бывала в королевских дворцах, но даже там меблировка была поскромнее, а картин на стенах поменьше… Да каких картин! Казалось, кто-то перенес сюда часть огромной галереи Лувра. Но что же стало с любовью Камдена к невзрачным домам и творениям импрессионистов?
– У меня с собой нет багажа, – сказала маркиза. Немного помолчав, спросила: – А лорд Тремейн дома?
– Лорд Тремейн отправился на морскую прогулку в компании друзей, – ответил Беккет. – Он обещал вернуться к пяти часам пополудни, не позднее.
Джиджи с удивлением взглянула на дворецкого. Нет, они явно говорили о двух разных Тремейнах. Сначала особняк, где любительница пирожных Мария Антуанетта чувствовала бы себя как дома. А теперь вдруг выясняется, что всегда занятый делами предприниматель развлекается в самом разгаре рабочей недели.
– В таком случае я зайду как-нибудь в другой раз, – пробормотала Джиджи. Не могла же она сидеть в гостиной пять с лишним часов за чашкой чая! Это выглядело бы весьма странно.
– Лорд Тремейн сегодня дает званый обед, миледи. Прислать в гостиницу за вами карету?
Джиджи отрицательно покачала головой. Объясняться на глазах у толпы незнакомцев – нет, она совсем не так представляла их встречу.
– Я сама позабочусь об экипаже, если надумаю приехать.
– Как вам угодно, мэм.
– Тебе надо завести детей, – сказала Теодора.
Она стояла в премилом небесно-голубом платье у носового поручня «Ля фам» – сорокафутового парусника, которым Камден пользовался для отдыха, поскольку «Метресса» теперь предназначалась в основном для деловых поездок. За трепещущими ленточками шляпки Теодоры размеренно покачивался лес мачт – парусник Камдена окружало бесчисленное множество других.
Камден внимательно посмотрел на нее поверх тарелки с лимонными пирожными, которыми угощался на пару с Машей.
– А почему ты решила, что у меня их нет? – спросил он.
Теодора заморгала и залилась краской.
– Ох, прости, – пробормотала она.
Никаких детей у него, разумеется, не было: он никогда не забывал о мерах предосторожности. И зря он, наверное, поддался искушению и завел этот разговор. У бедняжки Теодоры всегда было плоховато с чувством юмора. Раньше он безмерно умилялся ее старательным попыткам разгадать смысл его шуток. Но тогда ему было всего пятнадцать.
– Прости, я неудачно пошутил, – сказал Камден. – Но ты права, мне действительно нужно завести ребенка. А еще лучше – нескольких детей.
– Но как? – спросила Маша. – Мама сказала, что вы с женой развелись. А как можно завести ребенка без жены?
– Маша!.. – возмущенно воскликнула Теодора; румянец на ее щеках стал еще гуще.
– Ничего страшного, – сказал Камден и повернулся к Маше.
Девочка унаследовала от отца грустные глаза и длинный нос, но за внешностью печальной русской мадонны скрывался дух во сто крат мятежнее, чем у дюжины матросов, получивших увольнительную на берег. – Моя дорогая Мария Алексеевна, вы очень проницательная юная леди. Я как раз бьюсь над этой проблемой. А что предлагаешь ты?
– Вы должны жениться еще раз, – уверенно ответила девочка.
– Но кто же согласится выйти за меня, Машенька? Ведь я очень-очень старый. Ужасно старый.
Маша хихикнула и, понизив голос, сообщила:
– Но мама еще старше, чем вы. Получается, что она тоже ужасно старая?
– Да, конечно. Только ей не говори, – шепотом ответил Камден.
– О чем вы шепчетесь? – спросила Теодора, которую на время обделили вниманием.
– Я как раз говорила дяде Камдену, что ему надо жениться на тебе, мамочка, – без запинки ответила Маша. – Тогда у тебя не останется времени меня ругать.
Прежде чем Теодора успела оправиться от изумления, Саша с кормы судна закричал:
– Маша, иди сюда! Я тут такое поймал!
Девочка стремглав бросилась к брату – помочь ему управиться с огромным уловом.
– Ох эта Маша… – пробормотала Теодора, – Чувствую, я с ней намучаюсь.
– Я бы не стал за нее беспокоиться, – возразил Камден. – Она не пропадет.
Теодора промолчала. Закрыв зонтик, она прижала его обеими руками к животу, а затем поставила на палубу наконечником вниз и принялась указательным пальцем выводить на ручке на первый взгляд беспорядочные узоры.
Но он-то знал, что Теодора, сама того не замечая, выписывала собственные мысли.
«Боже. Боже. Боже».
Она была растеряна и смущена – в этом она мало изменилась. Камден принялся за следующее пирожное.
– Надеюсь, ты не думаешь, что я приехала в Нью-Йорк, потому что… потому что ты скоро станешь свободным человеком?
– А разве это не так?
Камден избегал разговоров о своем семейном положений. Но судя по тому, что сказала Маша, ее мать была прекрасно о нем осведомлена.
Теодора в отчаянии заломила руки: она не привыкла к такой откровенности с его стороны. Она смотрела на него, не произнося ни слова, и ее неправдоподобно огромные голубые глаза умоляли его войти в ее положение, догадаться, чего она хочет, и самому это предложить, чтобы ей ни словом не пришлось обмолвиться о своем желании.
