Айрис Джоансен - Полночный воин (Хранительница сокровищ)
— Успокойся! — Схватив его за руку, Эдвина потянула его в дом — он позволил себя увести — и захлопнула дверь. — Не шуми, Алиса пытается заснуть! — Она подвела его к огню. — Я ни за что бы не уступила, не пойди такой ливень.
Он согласно кивнул.
— Ко мне с небес сошла благодать. Господь всегда хранит меня в правом деле. — Малик протянул руки к огню и довольно выдохнул: — … И посылает тебе.
Она хмуро посмотрела на него.
— Ты ел?
— Да, я знал, что должен подкрепить свои силы перед сражением. — Он сел у огня и вытянул ноги. Все его движения отличались грацией и изяществом. До чего же был он гибок и хорош! Эдвина отвела взгляд. — Пусть так и будет.
— Я не собираюсь бороться с тобой. Когда согреешься — уходи.
— Мне придется здесь долго оставаться. Я промерз. Из-за тебя я просидел целую вечность на этом ужасном ветру.
— Я тут ни при чем.
— Я ведь страдал на пороге ради тебя.
— Из-за моего случайного слова «неженка»? Я просто пошутила, мне и в голову не могло такое прийти, что ты решишься на подобное безумие.
— Это не безумие. — Малик, не отрываясь, смотрел на огонь. — Я не очень-то уважаю воинов Вильгельма из-за их кровожадности, но признаю их рыцарский обычай сражаться на турнирах во славу своих дам и посвящать им свои подвиги.
— При чем тут это?
— Я сражался с ветром и холодом и посвящаю битву тебе. — Он повернулся и посмотрел ей в глаза. — Ты окажешь мне свою милость?
Эдвина почувствовала волнение. Он был так прекрасен в отблесках огня! Нет, он был великолепен…
— Я все еще замужем.
— Дамы при дворе Вильгельма не считают это препятствием, — решительно тряхнул он головой. — Но я понимаю, как для тебя это важно. Не беспокойся, я терпелив и думаю, скоро все решится!
Она не могла оторвать от него глаз. Благородство и нежность. Юмор и страсть. Все это скрывается за внешностью небожителя, которой она так боялась.
— Позволь мне прислониться к стене, Эдвина.
— Глупости! — сдавленным голосом сказала она. — Я не награда, за которую стоит бороться. Отдай свои льстивые речи и красивое личико женщине, которая…
— Так вот в чем дело! — перебил он ее. — Тебе противно смотреть на меня?
— Да нет же.
— Если мое лицо не нравится тебе, то с этим надо что-то делать. — Малик нагнулся к огню, осторожно взял полусгоревшую ветку и зажег ее от пламени. — Тебе ненавистно видеть эту красоту. Что ж, мы это исправим. Обгорелая щека, или ожог над бровью…
— Что ты делаешь?
Эдвина с ужасом смотрела, как он подносит горящую ветку к щеке.
— Сражаюсь с шелухой. — Он улыбнулся, едва пламя коснулось его бородатого лица. — Трудно…
— Сумасшедший! — Она вырвала ветку из его рук. — Дурак! Ты и вправду сделал бы это?
— С огромным отвращением. Я терпеть не могу боль. — Он поднял брови. — Мне было бы легче, если бы ты сама это сделала.
— Я? Ты хочешь, чтобы я прижгла тебе лицо?
— Конечно. Раз мое лицо оскорбляет твой взгляд, то нам надо избавиться от этого недостатка.
Он и вправду сделал бы это. Именно потому, что он просидел четыре часа на ледяном холоде.
— Ты ненормальный! Ты… — Слезы хлынули у нее из глаз. — Неужели тебе не жаль… Обещай мне, что не будешь…
— Успокойся… Значит, оно тебе не так уж противно?
— Обещай мне.
Его пальцы дотронулись до ее щеки, проведя по мокрой от слез дорожке.
— Если пообещаешь видеть за лицом человека, если оно не будет тебе заслонять мою персону… — Он шутливо склонил голову. — Тогда я позволю этой ветке сгореть.
Она кивнула.
Малик посерьезнел.
— Ух, еще одно препятствие преодолено без потерь!
О себе она не могла сказать то же самое. Эдвина себя не понимала. Почему ей вдруг стало горько до слез, старая боль дает о себе знать и не пускает в душу уверенность в себе? Она не чувствовала себя по-женски всесильной. Напротив, была растеряна. Ей пришлось отступить, защищаться. Она вытерла слезы тыльной стороной ладони и постаралась заговорить уверенно, с иронией:
— Не совсем без потерь. Ты обжег бороду.
— Завтра я ее вообще соскоблю, — нахмурился он, — но к добру это не приведет.
— Почему?
Его глаза хитро загорелись.
— Без бороды я подобен несравненному Адонису. Мужчины готовы расправиться со мной из зависти, а дамы все хотят стать Афродитами, дабы любить меня. Солнце скрывается в облаках из-за сияния моего…
— Слышать не могу! — Эдвина невольно улыбнулась.
— Хорошо, что ты повеселела.
— Мне очень не понравилось быть женой. Я хочу жить свободно. — Эдвина говорила серьезно.
— Ты ничего не видела хорошего с этим… Уж я постараюсь доказать тебе, что быть женой — счастье. — Он наклонился и взял ее руку. — Я дам тебе радость, Эдвина.
Она едва не поверила ему. От его прикосновения обжигающие волны странного, незнакомого доселе чувства прокатились по телу, наполнив ее смущением. Она отняла руку.
— Алиса рассказывала мне, что среди солдат ходят легенды о твоем умении приносить радость женщинам. Я не стану одной из многих.
— Ты не будешь одной из… — Он осторожно подбирал слова. — Не стоит отрицать, что я был с этими женщинами. Мне хотелось найти свой идеал. Они приносили мне радость. Я люблю женщин. Я считаю, что у них прекрасное тело, они сильнее нас, несчастных мужчин, и ближе к божественному совершенству. — Эдвина собралась ответить, но он жестом остановил ее. — Но когда я увидел тебя, то понял, что ты та женщина, которую я так долго искал. Ты мой идеал. И мы непременно будем вместе. — Он снова протянул к ней руку. — Ты разобьешь мне сердце, если не окажешь милость, Эдвина.
Она не могла прикоснуться к нему. Если она даст ему свою руку, то проиграет все, чего добилась за эту ночь. Она не должна отказываться от своей свободы.
Но она осторожно коснулась его руки.
— Это ничего не значит, — прошептала она. — Не хочу лгать тебе. Я ничего не обещаю. Он сжал ей руку.
— Мне ничего не надо больше. Просто посидим у огня, держась за руки, и станем радоваться, что мы вместе. Ты сольешься со мной, а я — с тобой. Ты увидишь, как это приятно.
Близость. Сладкая истома. На душе птицы поют. Слияние без соединения тел.
— Чувствуешь? — спросил Малик.
— Можно спросить? — как во сне сказала она.
— Все что угодно.
— Ты и вправду вдвое краше без бороды?
— Нет. Я соврал! — Он помолчал. — Вчетверо. Поэтому я и отрастил бороду. Я не вынес бы такой отчаянной ревности между…
Эдвина рассмеялась.
— Ты, наверное, так же уродлив, как и грешен. Не сомневаюсь, что твоя борода скрывает безвольный подбородок и бахвальство…
