Елена Арсеньева - Зима в раю
И что снова изменилось? Почему он откатился на прежние, так сказать, рубежи? Из-за проявленного к нему грубого недоверия? Но разве он заслужил доверие?
«Надо понять, чего ты сам хочешь, – устало сказал себе Дмитрий. – Вот это и будет твой el momento de la verdad. И если ты ступил на какой-то путь, надо идти по нему, не сворачивая и не глядя по сторонам. Только вперед и вперед! Конечно, ты будешь некоторым образом напоминать зашоренную лошадь, но…»
Он не успел додумать. Человек, сидящий у камина (скорее всего, он – тот самый мсье Гаврилов, с которым «не скучно, а только страшно», как выразилась Инна), поднялся и, одернув складку на брюках, что-то сказал, повернувшись к Полуэктову. Тот покосился на окно – Дмитрий отпрянул, но тотчас понял, что зря, его невозможно увидеть, – и с явной неохотой пошел к выходу. Грабов последовал за ним, заботливо придержав дверь для Гаврилова.
Спустя несколько секунд все трое вышли на крыльцо и остановились практически рядом с Дмитрием. Бежать было некуда и некогда. Он едва успел опуститься на корточки и прикрыть лицо полой куртки. Оставалось надеяться, что его не разглядят… хотя невелика надежда: слишком яркий свет лился из окон!
«Может быть, они примут меня за куст азалии или какой-нибудь пень?» – подумал с отчаянным юмором.
Насчет пня – это он в самую точку попал…
* * *«Вечно любимому»…
Александра сдернула варежку и приложила руку к кресту, на то место, где едва виднелась надпись. Дерево только в первую минуту казалось примороженным и ледяным, но быстро оттаяло и словно прильнуло к повлажневшей ладони.
Ну да, мы живем иллюзиями, к которым не имеет никакого отношения реальность. Когда-то, двадцать три года тому назад, Саша Русанова испытывала совершенно такой же оглушительный, отнимающий дыхание восторг при виде черных глаз Игоря Вознесенского, какой она испытывает теперь, прижимая теплую ладонь к кресту на его могиле. И как тогда она думала с лихорадочной надеждой: «А вдруг он сейчас увидит, заметит меня, разглядит наконец – и влюбится с первого взгляда?», так и сейчас сердце щемило от безумной надежды: «А вдруг он сейчас смотрит на меня оттуда и жалеет, что у нас все случилось только один раз?»
– Сашенька, это вы? – шепнул кто-то за спиной, и Александра обернулась, все с той же надеждой, поистине безумной, – и отпрянула, увидев рядом грузную женскую фигуру.
Ну да, шепот-то был женский…
Рядом стояла Клара Черкизова, то есть, пардон, Кравченко.
Как она растолстела, как постарела! Она лет на восемь старше Александры, значит, ей теперь уже под пятьдесят. Ненакрашенное, обрюзгшее лицо – боже мой, с таким-то личиком играть юных девушек?!
Хоть Энск, конечно, город маленький, а вернее – большая деревня, последний раз они виделись лет десять назад: случайно столкнулись на Свердловке, чуть не напротив драмтеатра, – и прошли мимо, сделав вид, что не заметили друг друга. Что и говорить, у них не было повода кидаться друг дружке в объятия, а впрочем, и враждовать не было повода. Как были чужими всю жизнь, так и остались, хотя одно время обменялись заветными мечтами и сговорились помогать в главном: Саша внушает отцу, что он должен жениться на Кларе, а та взамен устраивает ей свидание с Игорем Вознесенским.
Обе выполнили свои части договора, но счастья это никому не принесло: заветные мечтанья так и остались неисполненными. А после того, как Клара, со злости на Константина Анатольевича, бросилась в объятия товарища Кравченко, у них и вовсе не стало повода ни враждовать, ни дружить. Чужие друг другу, вот и все!
Тем более странно было Александре видеть сейчас дрожащие губы Клары, ее полные слез глаза.
– Что вы здесь делаете? – спросили в один голос, но не улыбнулись смешному совпадению, а в тревоге друг на дружку уставились.
Александра неловко развела руками: о чем вы, мол, спрашиваете, если все прекрасно знаете?
Клара понимающе кивнула.
– Я тоже пришла проститься. С Яшей, – она махнула в сторону черной мраморной плиты на могиле Грачевского, – и с ним, – мимолетно погладила крест на могиле Вознесенского. – В последний раз ведь… Варвары, вандалы, и земля под ними не горит, и молния в них не ударит! Ишь, орут, как будто на праздник собрались. Радостно им!
Только сейчас Александра услышала шумные и довольно веселые голоса, доносившиеся от кладбищенских ворот, со стороны Полевой улицы. Она так углубилась в свои мысли, что и не видела ничего, и не слышала. А между тем там собралась уже, кажется, изрядная толпа. Веселые песни и смех чередовались с сердитыми женскими криками. Слышались милицейские свистки.
– Странно, что ж они не заходят? – пробормотала Александра.
– Я, когда мимо шла, слышала, будто сторож сбежал с ключами, ну и не могут ворота открыть. Поехали будто бы к нему домой.
– Нелепость какая… Они собираются стереть с лица земли все кладбище, а не могут сломать ворота…
– Дурь какая, верно? – слабо, по-девчоночьи хихикнула Клара, и на миг из ее тяжелых морщин выглянули Джульетта, Виола и Флорелла. Выглянули, блеснули юными глазами и скрылись вновь, уже бесследно. – Они же без команды ничего не сделают, будут соблюдать революционную сознательность и социалистическую дисциплину! Однако, думаю, век они ждать не станут, все же решатся и ворвутся сюда. Надо уходить. Пошли, Саша. Вы где прошли, мимо братской могилы? Я тоже там шла. Давайте уйдем, пока оцепление не растянули, а то насидимся потом в каталажке, небось и не посмотрят на боевые Кравченковы заслуги. А вам совсем плохо придется, поскольку Шурик-то…
Она еще что-то бормотала, бормотала громко, словно не в себе была, и нервно мяла тонкие лайковые перчатки… Боже мой, какое чудо! Александра таких сто лет не видела! А раньше у Сашеньки Русановой перчаток было пар десять, к разной шляпке, к разным туфелькам и ботинкам.
Так, кажется, Кларино испуганное безумие становится заразным…
– Погодите, я посмотрю, что там делается, – сказала Александра и осторожно прошла по тропе к воротам.
Ого, что творится за оградой! Понагнали грузовиков, и еще подъезжают один за другим. В них стоят плечом к плечу люди – преимущественно молодежь с транспарантами: «Сормово», «Автозавод», «Университет», «Военное училище», «Политехнический институт»… Где-то там, на грузовике университета, Оля… Хотя нет, она же собиралась прийти пешком. Александра пыталась рассмотреть пеструю вязаную Олину шапочку, но таких шапочек, которые вязали оборотистые бабки и продавали на Средном рынке, было много, не разберешь, где чья. Приехавшие выпрыгивают из кузовов, парни ловят девушек, смех кругом, довольные крики.
Чему они радуются? Что приветствуют? Неужели разрушение?
