Зоя. Том первый (СИ) - Приходько Анна

Григорий так и не вышел на работу. Он вообще редко выходил из дома. Когда Зоя и Янек пришли навестить его и Евдокию, то Григорий даже не вышел встретить молодых.

Зато Евдокия Степановна обрадовалась. Зоя заметила, что живот мачехи округлился, она стала ходить как-то вразвалочку. Девушке стало страшно за мачеху, казалось, что та вот-вот сломается под тяжестью живота.

Поначалу Евдокия была весела, а потом расплакалась и начала жаловаться на Григория. Попросила детей пожить с ними, чтобы хоть как-то разрядить обстановку.

– У Гришеньки за вас душа болит, за Макара. Он сказал, что ничего о сыне слышать не хочет. Макар дел наворотил. Приходил вчера следователь, рассказал, как тот сбежал от конвоя и напал на охранника.

Услышав о следователе, Зоя вздрогнула. Янек прижал её к себе, шепнул на ухо: «Не бойся родная, я с тобой, ты только моя! Никому никогда не отдам тебя, запомни это навсегда».

Но Зое всё равно было неспокойно, а мачеха продолжала:

– И тот сразу Богу душу отдал. Бабу с семью детьми вдовой оставил. Гришенька помогать им собрался. Все деньги у меня выудил. Собирается поехать к бабе той, помочь.

А как же я здесь одна? Мне только лежать велено. Я уже ни на что не гожусь. Даже молюсь всё время в постели. Молю Боженьку, чтобы он деток моих сберёг, сиротами не оставил. Джан приходит, слушает сердечки их. А они оба неугомонные, спать мне не дают. Я как корыто, ей-богу.

Пока Евдокия причитала, Янек шепнул Зое, что не против временно пожить с её родителями.

А Зоя засияла, ей очень хотелось помочь мачехе. На том и договорились. Перенесли в квартиру Кирьяновых свои немногочисленные вещи. И стали жить вместе. Жильё, которое Парамонов выделил молодым, пока пустовало. Лишь изредка Зоя и Янек приходили туда, чтобы остаться наедине. Зоя очень стеснялась любовных утех в квартире родителей. Казалось, что её жизнь на виду у всех. Утром она боялась смотреть в глаза мачехи и отца.

Григорий как-то неожиданно повеселел. Приветливо встречал Янека с работы, а однажды даже пошёл утром с ним, решил-таки принять предложение Парамонова.

Вошёл в комнату начальника с опущенной головой.

Тот встретил бывшего наладчика приветливо и произнёс:

– Григорий, ты же не виниться пришёл, ей-богу. И в ноги мне бросаться не нужно. Вижу, устал ты от безделья. Подумаю, куда тебя можно пристроить. А зять-то у тебя молодец. Далеко пойдёт. А ты ещё не хотел дочку за него отдавать. Да ты должен благодарить Бога, за то, что такие родственники у тебя теперь.

– Что взять с этих родственников, шляхтичи, одним словом, – проворчал Григорий.

– Ну не лукавь, не лукавь. Зря указываешь на национальность. В любой породе есть шакалы. Уж поверь мне, я таких много повстречал на своём веку и встречу ещё немало.

Когда я споткнусь, их станет ещё больше. Шляхтич Янек или не шляхтич, он человек, прежде всего. Умный человек, трудолюбивый, любознательный. Вот и радуйся, что такой встретился на пути Зои. Прохора-то сын совсем пропал. Видели его в непотребном состоянии, пытался я ему помочь, да никак. Протрезвел и сбежал. Вот руки у меня и опустились, буду нужен, сам явится. А не явится, то я не обязан пьянь каждую из-под забора обхаживать. Я даю очень много всем, кто этого не заслуживает.

Григорий принял это на свой счёт и затеребил край рубахи.

– Да не про тебя это, Григорий, не бери близко к сердцу, у меня хватает душегубов.

Парамонов помолчал, потом продолжил:

– Могу тебя помощником к зятю поставить, научишь его уму-разуму, расскажешь, что да как.

Григорий удивлённо взглянул на начальника и произнёс разочарованно:

– Что же это я, работать с мальцом неопытным буду?

Парамонов поменялся в лице, повысил голос:

– А как ты хотел, Гриша? Когда пил, о последствиях не думал? Молчишь… Учись теперь сноровке у зятя своего. Ещё спасибо мне скажешь. Не могу я тебя вернуть на прежнее место, принципы у меня такие. Нет добра в пойле, что ты в себя влил. Руки-то трясутся! Так что выбирай: или к зятю, или на все четыре стороны. Но тогда больше не приходи. Последний раз предлагаю!

Григорий слушал молча, он понимал, что Парамонов говорит правильные слова, но стыд охватил его.

– Как же я, человек с высоким образованием, знающий язык иностранный, умеющий делать то, что не умеют другие, буду на побегушках у зятя? – произнёс он. – Да надо мной смеяться все будут. Позор, да и только.

– А когда заливал себе в рот, стыдно не было? Вокруг тоже были люди, они все тебя знали! Любая работа уважаема от уборщицы до начальника, – Парамонов говорил громко, уже начинал раздражаться.

– Хорошо, – сказал Григорий, – мне семью всё равно кормить надо.

– Ну вот и славно, – ответил Парамонов уже тише, – жду тебя завтра. Получишь одежду, распишешься за безопасность, Янек всё тебе расскажет. Завидую я тебе Гриша, какой зять, какой зять…

Григорий кивнул и вышел из кабинета.

За вечерним ужином Кирьянову старшему показалось, что Янек стал каким-то важным. Обида захлестнула его. Встал из-за стола, оделся, вышел на улицу. Бежал к харчевне, спотыкался, залетел туда, попросил наливку. Как только кружка с желанной жидкостью оказалась в его дрожащих руках, он выронил её. Выругался громко и, не заплатив, выбежал на улицу. Хозяин догнал его, потребовал оплатить. Григорий бросил в него свёрнутые в трубочку бумажные деньги и побрёл домой.

Пока шёл, дал себе слово, что больше не станет пить.

Дома все были встревожены. Евдокия стояла у двери с полотенцем, приготовилась отхлестать мужа. Замахнулась, Григорий поймал её за руку, она выронила своё «оружие». А он обнял её и поцеловал.

– Трезвый я, Дунечка, самый трезвый человек на свете, – произнёс он. – Я воздухом подышать хотел, душно у нас, Дунечка, а там весна наступает. Завтра пойдём с тобой на прогулку, как с работы вернусь.

Потом обратился к Янеку:

– Спасибо тебе, сынок, за то, что полюбил Зою. Сработаемся вместе, а там глядишь, и внуков подтянем, будет династия мельников.

Евдокия светилась от счастья.

Гаврила Маслов сидел в полицейском участке один и ждал, сам не зная кого. Он не догадался, что его притащили сюда насильно из-за Таисии. Человек, который вытянул его из дома как кота за шкирку, проговорился, что если бы Гаврила ответил на письмо, то всего этого не было бы, и теперь ему придётся отвечать по закону. Гаврила возмущался, что никакого письма не получал. Но это ему не помогло. Из самой Тулы его приволокли в незнакомый город.

А сейчас он озирался по сторонам в кабинете, на стене которого висел огромный портрет царя.

Гаврила поклонился, перекрестился. Мысли путались: «Что говорить? Как себя оправдывать? За что?»

Дверь открылась, в кабинет вошёл мужчина лет двадцати пяти-тридцати.

Гаврила поднялся со стула, поклонился.

– Я Лоран Модестович Волков, – представился следователь. – Вы догадываетесь, по какому поводу вас вызвали сюда?

Гаврила молча помотал головой. Он смотрел на следователя, следователь на него.

Лоран разглядывал отца Таисии. Обычный мужик с большими глазами, в которых читался сильнейший испуг. Лоран не углядел сходства с Тайгой и подумал, что она вполне могла быть похожей на мать.

Заметив, как Гаврила затрясся, Лоран поспешил успокоить его и произнёс:

– Не стоит бояться, я вызвал вас по довольно приятному событию. Дело в том, что ваша дочь и я собираемся обвенчаться, но без благословения это невозможно. Я отправлял вам письмо, но ответа не получил, поэтому вынужден был насильно привезти вас сюда.

Гаврила вытаращил глаза и поначалу хотел сказать, что дочка-то его умерла, но промолчал.

– Что-то не вижу я радости в ваших глазах, – продолжил Лоран. – Понимаю, вы соскучились по дочери, и вам хотелось бы убедиться в том, что её никто не принуждает к свадьбе.

Гаврила закивал. Лоран тотчас подошёл к двери и велел позвать Таисию.