Александр Дюма - Полина; Подвенечное платье
Вечером Цецилия опять изъявила желание посмотреть на море. Она попросила бабушку пройтись с ней до пристани, но маркиза стала жаловаться, что это слишком далеко, что такая прогулка ее совершенно измучает, потому что она совсем отвыкла ходить. Девушка подвела госпожу ла Рош-Берто к окну, показала находившуюся поблизости пристань и так принялась ее упрашивать, что та, наконец, согласилась.
Генрих подал руку маркизе, а Цецилия с Аспазией пошли вперед. При каждом своем шаге госпожа ла Рош-Берто жаловалась на неровность мостовой, у пристани – на неприятный запах от кораблей, у моря – на ветер.
Но вот все возвратились в гостиницу. Маркиза устала и хотела тотчас уйти в свою комнату. Молодым людям пришлось расстаться, однако завтра в шесть часов утра они должны были вновь увидеться – в это время отходил дилижанс.
На другой день жалобы маркизы возобновились: как можно было в шесть часов утра отправляться в Париж? Она была в отчаянии, что едет не почтовой каретой. Тогда маркиза могла бы выехать когда ей угодно, хоть в двенадцать часов, выпив свою неизменную чашку шоколада.
Кондукторы были неумолимы: к шести часам маркиза должна быть готовой, а в шесть часов и пять минут дилижанс отправлялся в Париж.
Маркиза, Цецилия и Аспазия взяли передние места в дилижансе. Генрих сидел снаружи, но на каждой станции заглядывал внутрь, чтобы узнать, удобно ли его дамам.
На первой и второй станции маркиза беспрестанно на все жаловалась. Она приходила в отчаяние при мысли о том, что ей придется провести здесь ночь. Несмотря на это, на третьей станции госпожа ла Рош-Берто все же заснула.
Это, впрочем, не помешало ей сказать, что она всю ночь не смыкала глаз, когда они утром остановились на завтрак в Аббевилле.
Если кто не спал той ночью, так это молодые люди, но они не жаловались.
После завтрака снова отправились в путь и остановились только в Бове, чтобы пообедать. Генрих отворил дверцы, прежде чем кондуктор успел спрыгнуть со своего места. Маркиза была в восхищении от молодого человека.
За столом Генрих только и занимался своими дамами и услуживал им со всевозможным старанием. Маркиза, садясь в карету, благодарила его пожатием руки, Цецилия – ангельской улыбкой.
В семь часов вечера вдали показался освещенный Париж. Цецилия знала, что у заставы Сен-Дени их карету остановят для проверки. Девушка вспомнила, как непросто было ее бабушке и матери миновать эту таможню двенадцать лет назад. Несмотря на то что Цецилия тогда была еще совсем ребенком, этот досмотр в маленькой комнатке произвел на нее сильное впечатление. Когда карета остановилась, Цецилия попросила позволения у бабушки взглянуть на место, где столько мучений и ужаса перенесли маркиза с ее матерью.
Госпожа ла Рош-Берто позволила, не понимая, какое удовольствие нашла в этом ее внучка.
Генрих от имени молодой дамы попросил позволения у дежурного офицера пройти в караульню. Позволение, разумеется, было получено, и так как маркиза не хотела выходить, Цецилия вышла с Генрихом.
Она направилась прямо в заветную комнату. Там все было по-прежнему: тот же деревянный стол, те же потертые плетеные стулья. За этим столом девушка некогда впервые увидела почтенного Дюваля.
Это воспоминание повлекло за собой и другие. Цецилия вспомнила Дюваля, его жену, Эдуарда, за которого, по воле матери, она должна была выйти замуж, с которым она, однако, даже не увиделась перед отъездом. Девушка почувствовала муки совести, вспомнила мать и горько заплакала.
Спутники ее, за исключением Генриха, не могли понять, что она нашла в этом старом деревянном столе и плетеных стульях.
Перед глазами Цецилии предстала вся ее прошлая жизнь.
Кондуктор позвал молодых людей, они сели в дилижанс, который вновь отправился в путь, миновав заставу. И вот через двенадцать лет Цецилия снова оказалась в Париже.
Будучи ребенком, она плакала, отъзжая от этой заставы; теперь, став девушкой, она въезжала в нее снова со слезами.
Увы, ей еще раз придется проехать через нее.
Глава IV
Герцог Энгиенский[23]
Маркиза и Цецилия остановились в гостинице «Париж». Генрих занял комнату в той же гостинице.
Первые дни прошли в расспросах и розысках. Маркиза послала за своим старым знакомым – прокурором. Но он уже давно умер, и с его смертью в Париже не осталось больше прокуроров. Она должна была довольствоваться адвокатом, который повторил ей то же самое, что она уже слышала в Булони.
В продолжение двенадцати лет, проведенных маркизой за границей, Париж до того изменился, что она не узнавала людей, с которыми прежде общалась. Разговор, манеры, мода – все переменилось. Маркиза де ла Рош-Берто ожидала найти столицу мрачной и печальной. Вышло иначе: беззаботный, забывчивый Париж давно уже снял свою траурную маску и смотрел на все так гордо и весело, как не смотрел никогда. Город перерождался: он становился просвещенной столицей, целые государства склонялись перед его могучим скипетром.
Так всегда случается с изменниками: им кажется, что их отечество должно всегда быть таким, каким они его оставили. Им думается, что те же мысли волнуют умы людей, что и прежде, время не подвигает их ни на шаг. Потом, вернувшись, они видят себя отставшими от жизни, от событий, от людей, от понятий; не узнают современного быта, все еще держась за пережитки прошлого.
Республика исчезла, возрождая монархию. Первый консул собирался надеть императорскую корону. Все готовилось к этому великому событию. Исчезла и последняя горстка республиканцев, против которых были настроены роялисты других держав. Они готовы были встать под знамена первого консула. Все дамы высшего круга хотели прислуживать императрице. В этом новом перевороте старых друзей могли не наградить, и это было бы лишь неблагодарностью, а пренебречь врагами, не примириться с ними было бы великой ошибкой. Эти обстоятельства привлекали старую маркизу, помнившую блеск прошлой жизни, и молодого человека, так много ожидавшего от будущего.
Генрих встречал каждый день молодых людей своих лет, уже служивших капитанами. Маркиза де ла Рош-Берто беспрестанно видела в каретах с гербами своих старых друзей, которые приобрели за это время больше, чем она потеряла в революцию.
Генрих познакомился со многими сверстниками; маркиза возобновила прежние связи. Искушение славой, с одной стороны, и влечение к блеску и роскоши, с другой, шли вразрез с политическими убеждениями, еще жившими в Генрихе и позабытыми маркизой де ла Рош-Берто. Они не заглядывали в свои души. Сердце одного было еще слишком чисто, другой – слишком пресыщено, так что они не могли не понимать, что, поддерживая Бонапарта, они предают Бурбонов. Маркиза и Генрих находили себе одно и то же оправдание – любовь к Цецилии. Этот благовидный предлог служил опорой честолюбию Генриха и эгоизму маркизы.
![Морли Каллаган - Подвенечное платье [Сборник рассказов]](/uploads/posts/books/237639/237639.jpg)
![Морли Каллаган - Подвенечное платье [Сборник рассказов]](/uploads/posts/books/237716/237716.jpg)
