Роби Джеймс - Сильнее только страсть
– Так что же там случилось? Из-за чего вы чуть не изрубили друг друга на куски с Мантитом?
Джиллиана ответила с полной серьезностью:
– Джон говорит, он хотел уложить меня с ним в постель.
Брюс с ухмылкой посмотрел на друга.
– Насколько я помню, – сказал он, – меч в таких случаях не совсем то оружие...
– Мантит, как видно, – ответил Джон, – прибегнул именно к мечу, возможно, для начала.
– Что ж, всякое бывает, – согласился Брюс и перешел к более важному разговору, обратившись к Карлейлю. – Я оставил Кита в Линденроссе, после того как мы вошли туда, – сказал он. – Думаю, на защите Эшинтона, когда возьмем его, в чем я не сомневаюсь, можно оставить Мантита.
– Но у него большое войско, – возразил Карлейль. – Как мы пойдем без него на Стерлинг?
– Оставлю ему сотни две, остальных заберем с собой.
– Он ни за что не согласится, Роберт.
– Ничего. Скажу, что беру под свое начало. Но вообще-то, – теперь Брюс обращался к Джиллиане, – не следует его дразнить понапрасну и унижать. Он может не стерпеть, тем более имея в своем распоряжении так много воинов.
Она собралась возразить, что все наоборот – Мантит хотел унизить ее как воина, даже как женщину, если верить тому, что предположил муж, однако только сказала:
– Да, милорд. – И опустила голову.
Что-то в ее тоне, видимо, не очень понравилось Брюсу. Он легким движением пальцев поднял ее подбородок и повторил, глядя ей в глаза:
– Я не шучу, Джиллиана. Ты, не подумав, опять ввязалась в серьезное дело с нешуточными последствиями, которые могут повлиять на исход военной кампании. Я вынужден буду исключить тебя из участников военных действий.
Она опять склонила голову, внезапно осознав силу и могущество говорившего с ней человека, а оба мужчины обменялись понимающими взглядами, хотя положа руку на сердце Карлейль не совсем понимал, принял Брюс окончательное решение или говорил лишь о том, что мог бы сделать. Спустя короткое время Брюс разрешил его сомнения, произнеся:
– И все-таки, Джон, не могу не признать, твоя жена – один из лучших воинов, которых я видел за всю свою жизнь. Кроме того, я обязан ей жизнью жены и дочери, благослови их Господь. И разве можно лишить наше войско такого сокровища?.. Разумеется, если ты скажешь, что у тебя иное мнение и что не хочешь подвергать ее риску...
– Мы подвергаем риску друг друга, Роберт, но одновременно защищаем и спасаем друг друга, – ответил Карлейль. – И уговорились так существовать в этой жизни. Поэтому хочу, чтобы она оставалась рядом. Всегда.
Брюс усмехнулся.
– Что ж, тогда потороплюсь уйти из шатра, а вы будете рядом... И не только рядом... – Он двинулся к выходу и уже оттуда сказал: – Завтра выступаем на Роксборо.
К середине сентября, когда в Шотландию пришла настоящая осень – с золотом листьев на фоне потемневших крон, а по утрам легкий иней покрывал траву, – военные действия подошли к концу. Они прошли достаточно успешно – так считали военачальники-шотландцы. Однако камнем преткновения оставался замок Стерлинг, которым когда-то овладел в знаменитом бою отец Джиллианы, чем ознаменовал начало освобождения Шотландии, но который давно уже снова перешел в руки англичан. Зато клан Кита по-прежнему удерживал Линденросс, клан Мантита – Эшинтон, войско Черного Дугласа захватило и удерживало Роксборо, а граф Морэ искусным маневром завладел цитаделью Эдинбург. В том, что Стерлинг остался у англичан, Роберт Брюс винил своего брата Эдварда. Он считался смелым военачальником, но не всегда умел рассчитать и предвидеть результаты своих поступков. Так, он зачем-то, не посоветовавшись со старшим братом, согласился на предложение начальника английского гарнизона в Стерлинге о перемирии до следующего лета, надеясь на бескровное взятие крепости.
– Карлейль и Джиллиана тоже не одобряли необдуманный поступок Эдварда, но зато он давал возможность распустить отряд до мая и всем отправиться по домам.
Последнюю ночь они проводили, как всегда, в небольшой палатке близ Эдинбурга, на простом соломенном тюфяке.
– Ты очень устала за военную кампанию? – спросил Карлейль.
– Устала? – переспросила она сонным голосом. – От чего?
– От боев. От напряжения.
– Нет. Я не устаю, когда с тобой. – Она помолчала. – И от служения Брюсу. Он воистину умный человек и прекрасный военачальник. – Она ближе придвинулась к мужу. – Но буду счастлива снова оказаться дома. Увидеть Агнес. Побывать наконец на ее бракосочетании... Как там они с Джейми?..
Джилли уже изнемогал от ожидания дня свадьбы, ведь после объявления о помолвке прошло столько времени! Впрочем, он понимал, что в отсутствие Джона Карлейля и его жены празднование невозможно. Поэтому нужно ждать дня свадьбы, но ведь не ночи близости!
И в одну из ночей, набравшись решимости, он вошел в спальню к Агнес и без лишних слов стал разоблачаться. Она села в постели, натянув до подбородка одеяло, и молча смотрела, как из-под одежды показывается голое тело ее будущего супруга: Потом он загасил принесенную с собой свечу, наклонился к невесте и произнес всего два слова:
– Подвинься, дорогая.
Теперь ожидание дня свадьбы стало для них не таким томительным, и Агнес каждый день весело пела, приготавливая свадебные наряды.
В конце июня брат Уолдеф вернулся в Гленкирк, и с ним прибыла монахиня-бенедиктинка Мария со стражей и свитой. Их появление до смерти перепугало беднягу Ансельма, простого сельского священника. Никогда еще он не видел, чтобы у монахини было столько слуг и охраны, и начал подумывать, что здесь явное нарушение всех уставов и заповедей, однако брат Уолдеф под строжайшим секретом («Дайте торжественную клятву хранить о том молчание, отец») сообщил ему, что Христова невеста – не кто иная, как принцесса Мария Плантагенет собственной персоной, дочь прежнего короля Англии и родная сестра нынешнего.
Ей и ее приближенным отвели комнаты в замке, где пока еще отсутствовали хозяева, которые как раз воевали против нынешнего короля. Мария первым делом познакомилась с Агнес, которой вскоре пришлось не только более усиленно заняться хозяйственными делами, но и примирять своих кухарок и слуг с кухарками и слугами принцессы, у которых были свои понятия о приготовлении пищи и о других вещах.
Среди многих достоинств и добродетелей сестры Марии немалое место занимала терпеливость, которая дала ей силы дождаться конца сентября, когда по раннему свежему снегу возвратились к родным очагам члены клана Карлейля и с ними его глава со своей супругой.
Мария сама вышла встретить их во двор замка и первой поцеловала удивленную и обрадованную племянницу, легко спрыгнувшую с коня и бросившуюся ей на шею. Принцесса уже успела немало услышать о Джиллиане от брата Уолдефа и Агнес, но ее все равно поразили цветущий вид и душевное спокойствие своей бывшей воспитанницы. Глаза ее наполнились радостными слезами. Поразило и то, что Джиллиана, которая раньше не могла проронить ни слезинки, открыто плакала у нее на плече.
