Ирэн Фрэн - Желания
Если она умерла, я бы об этом узнал, подумал Тренди. Мне бы сказали, да и Рут не покинула бы «Светозарную» ради какой-то оперы. Тренди плохо представлял, что могло заставить Рут приехать в Париж. Неужели Корнелл, с его безумной страстью к пению Крузенбург? Но пока нет причин волноваться, в конце концов решил Тренди. От «Светозарной» у него осталось единственное воспоминание — черные чайки, возвещавшие бурю. В библиотеке Тренди прочел, что эти птицы спускаются на землю огромными стаями, возвещая наступление эры Водолея. Вот это и считается концом. И хватит вопросов, пора жить настоящим. Никакого будущего и тем более прошлого. Только настоящее и Констанция фон Крузенбург.
Тренди решительно зашагал ко входу в театр. Полицейский кордон был усилен. Увидев приглашение, полицейский проводил Тренди к отдельной маленькой дверце, и ему не пришлось, как другим, мерзнуть на холоде. Перед ним открылась огромная мраморная лестница. Тренди осмелел и поспешил присоединиться к церемонному шествию по ступеням других приглашенных, сверкающих бриллиантами, настоящими или поддельными, и облегающими тканями. Ему было хорошо, он с наслаждением вдыхал аромат надушенных мехов на обнаженных плечах женщин. Это был тот же аромат, что и на «Дезираде», тот же, что в резиденции нунция — он являлся как бы неотъемлемой частью светского общества. И Тренди решил, что этот аромат стоит всех морей мира.
Он не заметил, как прошло время — довольно долгое — до поднятия занавеса. Некоторые зрители жевали подслащенные пастилки, чтобы подавить кашель. У Тренди оказалось превосходное место. Вокруг него сидели одни знаменитости. Как он и ожидал, здесь были Альфас, Питер Уолл, Ами д’Аржан, Барберини вместе с ясновидящей и, через несколько рядов от него, «Соломоновы ключицы» в полном составе, одетые, как всегда, в кожу и обвешанные амулетами. В одной ложе Тренди заметил Дрогона, погруженного в размышления, а может, то был страх великого создателя. Во всяком случае он никого не замечал. Только Сириуса не было видно.
Когда зал уже наполнился, шум голосов усилился, и начали раздаваться аплодисменты и единичные выкрики, в ложах появилось еще несколько значительных особ. Начал гаснуть свет. Тренди узнал высокую фигуру Командора. Он был один. Он сутулился.
Инстинктивно Тренди принялся искать Рут. Но было уже поздно. Поднялся занавес. Перед декорацией из фиолетовых и красных парусов медленно развернулась лицом в зал высокая фигура певицы. В театре наступила мертвая тишина. Певица взяла несколько нот, высота которых заставила затрепетать даже самых закаленных меломанов. Это была Констанция. Она пела без аккомпанемента. Затем луч прожектора упал в оркестровую яму и осветил Дракена. По его знаку, в то время как на заднем плане появился севший на мель корабль, вступили инструменты и зазвучал пролог «Сансинеи».
Позднее, перечитывая посвященные премьере статьи, Тренди обратил внимание, что почти все журналисты разделяли его мнение: полный профан в том, что касается оперы, он счел либретто отвратительным, но музыка была божественной. Дракен вложил в нее весь свой талант; и в самом деле даже одно лишь это произведение сохранило бы его имя в памяти людей. Оно потрясло современников, потому что было во вкусе той эпохи и в то же время нравилось последним любителям старинной музыки, потому что Дракен попытался передать в нем, вопреки всем модам, всю глубину человеческого ужаса. А либретто было более классическим. Дрогон — или Сириус — написали это довольно утомительное либретто, взяв за основу одну восточную легенду. Насколько смог понять Тренди, «Сансинея» рассказывала об искательнице жемчуга, внезапно обнаружившей у себя дар волшебницы. По своему желанию Сансинея может успокаивать и поднимать бури, топить вражеские корабли, воскрешать погибших моряков. Свой талант она использует только в добрых целях. Местный принц желает взять ее в жены.
Сначала Сансинея отказывается, из кокетства. Но только собирается согласиться, как тяжело заболевает ее мать. На смертном одре несчастная открывает дочери, что была любовницей дьявола: Сансинея родилась от их любви, отсюда и ее волшебный дар. Тогда Сансинея просит у нее устроить встречу с отцом. Умирающая отказывается открыть заклинание, позволяющее его вызвать. Сансинею охватывают таившиеся в ней до поры злые силы. Она отказывается хоронить тело матери и хочет погубить принца, посылая его корабль в пучину. После первой бури наступил антракт. Далее ожидались еще более ужасные потрясения.
На декорации не поскупились. Здесь было и бушующее море, и кораблекрушение, на сцену выводили лошадей, затем, когда мать Сансинеи ожила и встретилась с хозяином ада — катаклизм огня и искусственный камнепад. Но не это удивило Тренди больше всего. Спектакль не стал для него неожиданностью, и ему показалось, что зал разделил с ним это впечатление. Кого могла играть Крузенбург, как не черную волшебницу? Что мог бы написать Дракен, как не эту вибрирующую музыку, без конца переходящую от низких звуков к пронзительно высоким, эти прерывистые, волнующие такты, длинные речитативы, в которых уместилась вся боль влюбленного человека, не способного исцелиться от любви? И то, что написал Дрогон — или его «негр» — было выполнено в претенциозной манере профессора: бесконечные декламации, запутанные фразы, слова ядовитые и одновременно пленительные, как раз то, что было сейчас в моде: Обман любви и сладких ароматов / Ложь музыки и ядовитых вкусов / Я принц изгнанников / Восставший, непокорный / Меня пленяет зло, лишь ночь меня манит…
Первое действие оперы закончилось дуэтом, который следовало бы назвать «Великой песней смерти». Несколько тактов уже позволяли предвкушать, каким ярким и великолепным будет дуэт волшебницы и принца, о чем объявила пресса. Партнером Крузенбург был известный тенор. Дракен покинул оркестровую яму и устроился в уголке сцены за пианино, спрятанным среди изображающих скалы декораций.
С первых же нот тенор, похоже, смирился со своим второстепенным положением. Крузенбург стояла лицом к нему, вся дрожа, неизвестно от чего — от гнева или от высоких нот, которые ей предстояло брать. Обычно она была более спокойна и пела безо всяких усилий. Зал трепетал. Он разделял ее страх и в то же время ожидал того, что было объявлено в газетах и чего еще не случилось — «Восхода черной звезды». Этим вечером — может, в этом и заключался смысл постановки — Крузенбург, похоже, страдала. В сценическом платье из бархата с тяжелыми позументами она казалась какой-то маленькой. Волосы она забрала в пучок, поддерживаемый, как показалось Тренди, той же сеткой, что была на ней утром.
