Франсуа Деко - Приданое для Анжелики
28 ноября 1793 года Антуан Лавуазье и его тесть Жак Польз сдались правосудию и были посажены в форт Свободы.
В конце ноября Аббат получил письмо от совета, полное вопросов и раздражения. Свои соображения выложили все: Аякс, Магомет, Гертель, Сулла и, само собой, Спартак. Но все это было ничто. Половина членов совета ничего не значила, а вторая прекрасно знала, что в своем ремесле Аббат — лучший и заменить его попросту некем. Сейчас, когда Анжелика вбросила третий вексель, можно было даже не переживать по этому поводу.
Если бы Аббат верил в Бога, то он сказал бы, что руку этой девицы направляли высшие силы. Она предъявила вексель именно тому, кому надо, в том месте, какое нужно, и в самое подходящее время. Да, если бы два предыдущих векселя предъявлены не были, то карта Европы смотрелась бы совсем иначе. Но Аббат отлично знал, что сослагательное наклонение здесь неуместно. Оставалось взять Анжелику Беро и отыграть назад все, что возможно.
Пока же Франция шла именно туда, куда ей было предначертано. Все старорежимные названия уже начали менять на новые. Виллы и бурги становились коммунами. Даже ликвидация церкви Христовой прошла тихо и быстро. Священники, помнившие сентябрьскую резню и наслышанные о массовых казнях духовенства Вандеи, молчали. Конвент уже занялся подготовкой проекта о введении нового общегражданского культа Разума.
Жернова республики продолжали быстро перемалывать коммерцию, теперь уже среднюю по размерам. Ценовой потолок обрек заводчиков работать в убыток, вел к разорению. При этом фабриканты, остановившие производство под изменническим предлогом убыточности, попадали в число подозрительных, а значит — на гильотину. Момент, когда все производство страны можно будет передать в государственное управление, был не за горами.
Сдвинулось с мертвой точки и следствие по делу Ост-Индской компании. Кое-кто бежал, но большинство значимых лиц было обречено.
Пожалуй, хуже всего дело обстояло с откупом. Уголовники, назначенные аудиторами, плохо понимали финансовые тонкости. Поэтому они пока предложили вменить откупщикам воровство четырнадцати процентов от веса табака. Именно столько воды добавлялось в готовый продукт в ходе технологического процесса.
В такой ситуации можно было приступать к ликвидации всех, кто делал грязную работу. Отлетела голова Байи, первого мэра коммуны Парижа, взяли несколько родственников Дантона. Да и якобинский клуб перестал быть священной коровой. Революционеры старались не предавать трибуналу бывших товарищей по борьбе. Обычно их находили где-нибудь на пустыре с выпущенными кишками или дома — принявшими яд. «Бешеные» выполнили свою часть работы, пришло время послушных.
После допроса Терезию отправили в ту же камеру, и женщины встретили ее гробовым молчанием. Никто прежде сюда не возвращался. Все попадали туда, где стригут волосы и обрезают воротники, чтобы не затупить лезвие до срока. Но главное, вдруг замолчала гильотина. А на следующий день, на втором допросе, она увидела, что Жан-Ламбер Тальен, пусть и сам еще не знающий об этом, без памяти влюблен в нее.
Это не доставило ей радости. В первый раз с ней это произошло чересчур уж рано и совсем не так, как надо бы. Наверное, поэтому Терезия не могла потерять головы. Ни с кем. Без памяти она любила только одного мужчину — Девина Теодора, своего сына, и теперь благодаря Тальену получала шанс к нему вернуться.
Тальен тем временем ясно демонстрировал, что усвоил преподанный урок. Он что есть силы изображал человека пусть простого, но благородного. Терезия уже видела, что между ними ничего сегодня не будет, потому что именно так Жан-Ламбер понимал честность и благородство.
После целого дня утонченной беседы за кофе и пирожными ей снова пришлось возвращаться не к сыну, а в камеру. Гильотина, как оказалось, молчала весь день, и женщины тоже. Они видели, что происходит, и не завидовали ей, пахнущей хорошим кофе.
Конечно же, на третьем таком вот свидании Жан-Ламбер отбросил все приличия.
— Ты всегда будешь моей, — к вечеру произнес он и зарылся лицом в ее грудь.
Терезия и сама знала, что комиссар Жан-Ламбер Тальен, присланный конвентом отделять головы, ее уже не отпустит.
— Да, Жан-Ламбер. — Она погладила его по волосам.
— Тебе никогда не придется жалеть, что ты сменила маркиза на комиссара, — пообещал он.
— Не знаю, Жан-Ламбер, — тихо произнесла женщина. — За маркиза де Фонтене мне не было стыдно ни дня.
Он замер, и Терезия знала, что угодила в самое больное место. Сын дворецкого, узнавший грамоту лишь благодаря помощи своего господина, Жан-Ламбер Тальен вряд ли простил тому эту благотворительность. Его бесил даже самый тонкий намек на собственную второсортность.
— Ты!..
Терезия обхватила его голову и чуть отодвинулась.
— Тише, Жан-Ламбер, я не сказала, что ты хуже. Я просто тебя не знаю.
Он вырвался и сел.
— Ты хоть представляешь, чем я рискую?!
Терезия это понимала. Супруга редактора мадам Лагранж многое объяснила ей.
— Да, Жан-Ламбер, представляю. Они все на тебя доносят в Париж, каждый день — комендант, военный комиссар и еще с десяток подонков.
Тальен болезненно выдохнул.
— Тогда зачем ты так?
Терезия развернула его к себе — глаза в глаза.
— Нам никогда не уйти от этого, Жан-Ламбер. Тебе — от твоих, а мне — от моих. На тебя будут доносить, а мне — плевать вслед.
Тальен зарычал и затряс головой.
— Я не оставлю тебя! Не дождутся!
Терезия покачала головой.
— Не в этом дело, Жан-Ламбер. Ты и сам прекрасно знаешь, что останавливает доносы: деньги. Пока ты им платишь, они молчат.
Тальен замер, и она знала почему. Он уже выпускал заключенных за деньги в Эндре и Луаре, значит, делился. Но коснуться такой темы в разговоре с ней, после всех этих демонстраций честности!..
Терезия вздохнула.
— Я не в лучшем положении, Жан-Ламбер. Они все, в каждой камере, ждут от меня одного. Я должна спать с тигром, чтобы он стал мягче. Видит бог, меня это убивает! Я не хочу спать с тобой из-за них. Это только моя жизнь.
— И что же нам делать? — спросил Тальен.
Терезия спустила ноги с дивана и подняла с пола шелковый чулок.
— А у нас нет выбора, Жан-Ламбер. Тебе придется брать с горожан деньги, а мне — постоянно сбивать тебе цену. Пусть каждый из них получит, что хочет. Твои — деньги, мои — свободу, а мы с тобой — хотя бы год обычной жизни. Самой простой! Не под угрозой доноса и эшафота.
Уже эту ночь Терезия Кабаррюс провела дома.
Анжелику арестовали на улице. Сначала потребовали документы, затем, увидев нехорошую аристократическую фамилию Буайе-Фонфред, велели предъявить свидетельство о благонадежности. Такового у нее не оказалось, поэтому Анжелика угодила в жандармерию. Здесь и выяснилось то, что она и так знала. Муж гражданки Буайе-Фонфред казнен. В нынешней свободной Франции это было преступлением.
