Елена Арсеньева - Год длиною в жизнь
– А где улица Запарина? – спросила Рита, шаря в сумке в поисках кошелька.
– Помнишь, проезжали кинотеатр «Гигант»? От него налево вниз, мимо радиокомитета пройдешь, ну и смотри на номера. Улица длинная, от Ленинской идет и аж до Серышева, где штаб округа.
– А номер 112 примерно где, не знаете?
– Знаю! – изумленно уставился на нее Семеныч. – Вокзальную перейдешь, а до Серышева не дойдешь. Аккурат возле 57-й школы этот дом стоит. А ты там к кому? Не к нам ли с Аграфеной моей в гости приехала?
– Ну и ну! – засмеялась Рита. – Вы в том доме живете? Вот так совпадение! Нет, я не к вам. А вы в какой квартире живете?
– В первой.
– Точно, не к вам. Я в четвертую. К Марине Ивановне Павловой.
– Ну и ну… – хмыкнул Семеныч.
Рита глянула на водителя повнимательней. Странная интонация.
– Вы друзья с Мариной Ивановной?
Семеныч вздохнул, снял кепку, зачем-то заглянул в нее и снова надел. Вынул из бардачка пачку папирос «Беломор». Такие папиросы Рита уже видела. Он не предложил закурить Рите. Вообще русские мужчины до сих пор верили, что женщины не курят. Французов-то уже давно отучили от таких предрассудков! Мужчина чиркнул спичкой (толщине русских спичек и количеству намазанной на них коричневой серы Рита поражалась не единожды!) и затянулся. Сквозняк, пахнущий солнцем и тополиным листом, немедленно выгнал едкий дым.
– Да как тебе сказать, – проговорил Семеныч. – Когда-то были друзья, потом… раздружились. А сейчас вот случайно соседями стали. Жена моя с Мариной Ивановной не знается – как рассорились еще в пятнадцатом году, так и не может с ней примириться. А я, честно говоря, Марине Ивановне по гроб жизни буду благодарен: ведь она меня с Аграфеной свела, кабы не Марина, мне б не то что на ней жениться – близко б не подойти. Тут вышло знаешь как? Не было бы счастья, да несчастье помогло…
Рита задумчиво разглядывала чеканное морщинистое лицо, бывшее когда-то, очевидно, красивым и дерзким. У Семеныча были совершенно желтые глаза, как у дикого кота или ястреба.
Получается, его жена не может простить Марину за то, что она когда-то устроила этот брак? Ничего себе… И как же они прожили жизнь? Он ее любит, она его – нет, однако у них две дочери, уже взрослые, ведь Семеныч в таких годах…
– Скажите… – начала было Рита, да запнулась. – Извините, я вас по отчеству знаю, а по имени – нет.
– Макаром меня зовут. Макар Семенович Донцов.
– А меня – Рита Аксакова, – представилась она, подумав, что ни к чему этому простому человеку забивать голову сложностями ее биографии и двойной русско-французской фамилией.
– Ну, коли познакомились, поручкаемся, что ли, – предложил Макар Семенович.
Обменялись рукопожатием.
– Скажите, Макар Семенович, а что она вообще за человек, Марина Ивановна? Понимаете, у меня к ней поручение от ее давних знакомых, но меня предупредили, что человек она сложный…
– Сложный? – хмыкнул Донцов. – А где ты простых видала? К любому в душу заглянешь – и улыбнешься, и ужаснешься. Марину нашу Ивановну такие бесы в жизни гнули, что не приведи Господь. Металась от белого к черному и обратно. Подозреваю, много греха на душу взяла… Да что ж, я тут ей не судья, я ведь и сам убивал – сначала в Гражданскую, потом в Маньчжурии, когда с Японией воевали. Марина Ивановна и по сю пору считает, что жизнь с ней несправедливо обошлась. Она книжку пишет – воспоминания о своей жизни, хочет счеты со всеми свести, кого в своих бедах винит. Читает мне иногда: про Энск, да про Харбин, да про Питер… Я говорю: Марина Ивановна, ну чего ты буровишь, скажи на милость? Кто и когда такое напечатает? Да никто и никогда! И мало ли кто говорит про какую-то оттепель – не для России это, не может в ней ничего такого быть, иначе страна развалится. В России гайки нужно туго завертывать, иначе все вразнос пойдет. Слишком большой механизм, слишком широко маховик ходит! Понимаешь?
Рита не очень уверенно кивнула.
– А, женщинам не понять, – махнул рукой Донцов. – Марина Ивановна тоже не понимает. Пишет да и пишет… А что проку?
– Она одна живет? – осторожно спросила Рита.
– Почитай что одна. Сын у нее взрослый, так сбежал от нее в тайгу. Олкан, станция такая есть в Комсомольском районе. Там живет. Приезжает иногда – он вроде как писатель – и снова в глухомань свою забирается, от матери подальше. Не знаю даже, что между ними произошло, только он раз по пьянке – ну, выпили мы с ним по паре рюмок по-соседски! – сказал, что мать ему жизнь испортила.
Рита задумчиво посмотрела в окно, на широкую улицу, по которой полз неуклюжий, округлых очертаний, желто-красный автобус. Набит он был битком – так, что дверцы до конца не закрылись, между ними торчал прищемленный подол чьего-то пестрого платья. Видимо, дела с общественным транспортом в Х. обстояли так же, как в Энске: худо-бедно, по-русски говоря.
То, о чем говорил Макар Семенович, вполне совпадало с услышанным от Лаврова. К Марине и раньше-то Рите идти не хотелось, а сейчас вовсе расхотелось. Может, и правда – не стоит ее навещать? Отыскать Павла, повидаться с ним – ведь поручение, данное Рите, касалось именно его, а не Марины… Исполнить свой долг – и побыстрей вернуться домой. Сначала все же придется заехать в Энск – Федор взял с нее слово вернуться! – а потом в Париж. И забыть все, и отряхнуть со своих стоп прах этой страны, которая не вызвала в ее душе никаких ностальгических ощущений. Да, Рита Ле Буа окончательно утратила связь с родиной своих предков. Когда-то ее отец сам чуть не погиб и чуть семью не погубил из-за своего страстного желания вернуться в Россию. Его дочь может только плечами пожать, думая об этом. Она не отсюда!
«Когда мы в Россию вернемся… о Гамлет восточный, когда?..» Да никогда!
Во времена Сталина много говорили о безродных космополитах. Мало кто знал, что словосочетание принадлежит не Сталину и не Зиновию Паперному, запустившему его в оборот, а критику Белинскому, «неистовому Виссариону», да это не суть важно. Наверное, Рита была именно такой безродной космополиткой… по отношению к России. Она любила Францию, хотела вернуться во Францию. И как можно скорей!
Решено. Она не будет встречаться с Мариной. Зачем время тянуть?
– Макар Семенович, у меня к вам просьба, – нерешительно произнесла Рита. – Вы не говорите Марине Ивановне, что я ею интересовалась, хорошо? На самом деле, мое поручение касается ее сына.
– Ну, к Пашке тебе придется в Олкан ехать, – сочувственно вздохнул Макар Семенович. – Не то чтобы совсем уж даль, но и не так чтобы близко. Только знаешь, какой тебе мой совет? Ты сначала в Союз писателей сходи. Они точно знают, где сейчас Павел может быть. А вдруг приедет на днях? Тогда и по тайге мотаться не придется. А Союз писателей отсюда в двух шагах. Вон, до конца квартала дойдешь, повернешь по Комсомольской налево – и вниз иди, к Милицейской. Справа будет красивое двухэтажное здание с большими окнами. Вот там, во втором этаже, и спрашивай про Пашку.
