Джоанна Линдсей - Погоня за счастьем
— Линкольн, ты действительно не помнишь, каким стал после несчастья с отцом? — спросила Элинор. — Окончательно отбился от рук. И еще до этого случая с тобой не было никакого сладу.
— Откуда тебе знать? — уничтожающе усмехнулся он. — Ты не выходила из своей спальни, и я целыми днями тебя не видел!
— Знаю только одно: ты совершенно не желал меня слушаться. И лихорадка только показала, насколько я не имею над тобой власти. Но это все моя вина: я не могла уделить тебе много времени и поэтому не имею права просить о прощении. Тогда я искренне считала: для тебя будет лучше жить с дядей, хотя сама предпочла бы, чтобы ты остался со мной. Но я отреклась от своих желаний ради твоих интересов.
— Какие же это интересы? Когда умер отец, ты словно легла в ту же могилу. Во всяком случае, ты уже тогда была для меня потеряна! Тебя никогда не было рядом!
Из глаз Элинор брызнули слезы.
— Пришлось выбирать, Линкольн, и это было труднее всего! Выбирать между тобой и твоим отцом.
— Чтобы скорбеть о нем без помех? — пренебрежительно процедил он.
— Чтобы ухаживать за ним. Линкольн на мгновение застыл.
— И какого дьявола все это означает?
— Он заставил меня пообещать, что я никогда не скажу тебе, и вообще никому… пока он жив. Видишь ли, он умер не тогда, а всего два года назад.
Глава 52
Линкольн побелел как полотно. Мелисса не верила собственным ушам. Кто бы мог предположить, что столь мрачные тайны откроются здесь и сегодня?! Она почти боялась услышать все до конца… боялась за Линкольна. Его мир перевернулся. Отец все эти годы был жив? Как он, должно быть, потрясен сознанием того, что от него все скрыли! У него лицо отчаявшегося человека!
— Почему? — выдавил он наконец. — Ради Бога, почему?
Элинор захлебывалась рыданиями.
— Обвал раздавил его тело и почти лишил разума. Он был раздавлен. Парализован, не в силах шевельнуть ни рукой, ни ногой. Даже ложку не мог ко рту поднести.
— Тем больше причин собрать вокруг него всю семью.
— Он так не считал, Линкольн. Это было его решением. Поняв, как сильно искалечен, он молил меня убить его. Но я, разумеется, не могла на это пойти: слишком любила его, слишком боялась потерять навсегда. Он смирился с моим эгоизмом, но взамен заставил меня дать обещание. Я объявляю о его смерти и даже устраиваю похороны. У меня не хватило времени отговорить его.
— То есть как?
— Его слишком сильно ударило по голове. Он почти потерял память. Иногда у него бывали минуты просветления, когда он мог говорить обо мне и о тебе. Именно в один из таких периодов он и настоял, чтобы тебе сказали о его гибели. Но в остальное время, то есть почти всегда, он был не в себе.
— И ничего не помнил? — вмешалась Мелисса.
— Да. Вернее, не сознавал. Он словно постоянно находился в оцепенении. Правда, мог открыть глаза и жевал, если еду клали в рот. Но не узнавал меня, не понимал, где находится. Доктор считал, что он не был в состоянии мыслить связно. И не разговаривал, словно разучился.
— Я все-таки не возьму в толк, почему он решил умереть для всего света, — заметил Линкольн.
— Не для всего света. Для него не имело значения, если кто-то узнает о его состоянии. Он заботился о тебе и считал, что единственным способом скрыть это от тебя — позволить остальным думать, что он мертв.
— Но почему?!
— Не мог вынести, что ты увидишь его несчастным и беспомощным. Твой отец был гордым человеком и хотел, чтобы ты запомнил его таким, каким он был, а не каким стал.
— Поэтому и отказался от меня… навсегда? — простонал Линкольн.
— Пойми, он принял это решение вскоре после несчастья, когда терзался от боли. И догадался, чем это грозит его рассудку. Поэтому и заключил, что, так или иначе, он все равно не сможет оставаться тебе настоящим отцом. Знаешь, он оказался прав. Если и приходил в себя, то так ненадолго, что я наверняка не заметила бы, если бы не дежурила около его постели.
Линкольн побледнел еще сильнее.
— Поэтому ты почти не выходила из комнаты? Он был там?
— Да. Знали еще только двое: его доктор и камердинер, который был так предан хозяину, что остался помогать мне ухаживать за ним.
— Но так много лет… я был разлучен с ним больше чем полжизни! И все из-за тебя!
— Я много раз пыталась убедить его изменить решение. Но с годами его состояние только ухудшалось, а периоды просветления становились все короче. Но он все равно оказался тверд в своем решении. Ты не должен был видеть его в таком состоянии или даже знать, что он еще жив. В конце он просто истаял. Не будь он таким сильным и крепким, не протянул бы так долго.
— Но почему ты молчала два года назад, когда он действительно умер?
— Потому что держала слово, — пояснила Элинор. — И если нарушила его, то лишь потому, что не следовало вообще его давать. Я с самого начала была не согласна, но не могла идти против его воли.
— Именно потому и отослала меня? — допытывался Линкольн. — Чтобы я не узнал?
— Тебя слишком интересовала постоянно запертая дверь. Несколько раз я заставала тебя в коридоре. Ты пытался открыть замок. Но дело было не только в этом. Ты действительно становился неуправляемым. Повторяю, вина моя, но я просто не могла уделять тебе больше времени. Поэтому и посчитала, что Ричард заменит тебе отца, по крайней мере на несколько лет, пока ты не станешь старше и умнее. Мы начали обсуждать с ним это еще до твоего столкновения с Макферсонами. А постоянные драки только подтвердили, что ты нуждаешься в мужской руке.
— Ты могла бы найти больше времени для меня, — настаивал Линкольн.
— Нужно было выбрать, — печально вздохнула Элинор. — Ты или твой отец. Мне следовало быть рядом, когда он приходил в себя. Я — это все, что у него было.
— Ты — все, что было у меня!
— Знаю. — Элинор снова заплакала. — Неужели думаешь, что я ни о чем не жалела? Это еще одна причина, по которой я послала тебя к Ричарду. У него находилось время для тебя. Ты стал для него сыном. Все же я попыталась вернуть тебя. Но к тому времени ты не захотел этого.
— Вернуться? А зачем? Чтобы по-прежнему не видеть тебя? Терпеть твое пренебрежение?
— Линкольн, иначе просто быть не могло. Пойми же! У твоего отца было всего несколько минут в день, в неделю, а иногда и в месяц, когда он снова становился собой. Иногда нам везло, и просветление продолжалось около часа. Но чаще мы едва успевали обменяться несколькими словами. И не будь я постоянно рядом, не услышала бы и этого. Я так его любила! Мое сердце разрывалось каждый раз, когда мы могли поговорить, разрывалось от сознания того, что это не продлится долго и скоро он опять потеряет рассудок. И даже тогда я приезжала в Англию повидать тебя, зная, что, когда он очнется, меня с ним не будет. Но ты редко бывал дома во время моих визитов, а когда и бывал, не желал говорить со мной. Я была беспомощна, не в состоянии объяснить тебе мотивы моего поступка, а без объяснений ты и слушать бы меня не захотел! Видеть тебя было так же больно, как не видеть. Сможешь ли ты понять? И простить?
