Моника Маккарти - Дочь моего врага
Выбор был ужасен, но даже после всего, что Артур сделал, она не могла набросить ему петлю на шею и затянуть ее. Один человек не может победить армию.
— Ты в самом деле хочешь, чтобы я поверила в то, что ты меня любишь?
Он сжался, но выдержал ее испытующий взгляд.
— Да. Может быть, у меня нет права на это, но это так. Я никогда никому не говорил таких слов и не думал что скажу. Но с первой минуты, как мы встретились, я почувствовал, что это что-то особенное. Знаю, что и ты это почувствовала.
— То, что почувствовал ты, называется похотью, — сказала она, презрительно бросая его слова ему в лицо.
Его губы сжались. Она понимала, что провоцирует его, но была слишком уязвлена и разгневана, чтобы это имело значение.
— Как я могу поверить в то, что ты меня любишь, когда ты с первой нашей встречи лгал мне?
— А что я, по-твоему, должен был делать? Не мог же я сказать тебе правду. Думаешь, я хотел, чтобы это случилось? Дьявол и вся преисподняя! Да ты была последней, кого я хотел полюбить! Я пытался держаться в стороне, — заметил он, и в голосе его прозвучала безнадежность. — Но ты мне этого не позволила.
— Так, значит, это моя вина?
Он вздохнул и снова провел рукой по волосам.
— Нет, конечно, нет. Даже если бы ты избегала меня, я все равно полюбил бы тебя. В первый же раз, как я тебя увидел, меня потянуло к тебе. Твоя теплота, твоя живость, твоя доброта. В тебе есть все, чего недоставало мне в моей жизни и что мне казалось невозможным и недостижимым. Я никогда не желал такой близости ни с кем, пока не встретил тебя. — Он приподнял ее лицо за подбородок и привлек к себе. — Знаю, вряд ли ты мне поверишь, но я делал все возможное в сложившихся обстоятельствах. Я был обречен предать тебя еще до того, как мы встретились.
Она вглядывалась в его лицо, пытаясь увидеть признаки лукавства и обмана, но видела только искренность. Ей хотелось верить ему, но как она могла верить, если знала, что он собирается сделать? Даже если его чувства были искренними, он все равно собирался предать ее. Он был в одном лагере, она в другом. Он хотел убить ее отца.
Она рванулась от него, опасаясь собственной слабости. Когда он смотрел на нее так, все, о чем она могла думать, — это о том, что хотела бы поцеловать его, и о том, как хорошо было бы, если бы его руки обвились вокруг ее талии и они бы притворились, что все в порядке.
— Как я могу поверить в твою любовь, когда ты шпионишь за нами и хочешь уничтожить мою семью, чтобы свершить месть над моим отцом? Если бы ты в самом деле любил меня, ты бы не делал этого.
Его глаза блеснули в темноте, будто он собирался возразить, но понял тщетность этой попытки.
— А что бы сделала ты на моем месте?
— Я бы отказалось от мести. — Она заглянула в его глаза, понимая, что просит о невозможном. — Я бы на твоем месте выбрала человека, которого люблю.
Артур замер.
Она просила его о том единственном, чего он не мог сделать. Он не мог поступиться своей честью и преданностью даже ради нее.
Его лицо обрело твердость гранита.
— Я дал клятву, Анна, и мой долг — служить Брюсу. И Хайлендской гвардии. Идти против него означало бы идти против своей совести и всего, во что я верю. Несмотря на все то, что ты обо мне думаешь, я человек чести. Долг, верность и честь — вот что привело меня сюда.
— Но ведь речь идет не только о чести, — сказала Анна с вызовом. — Речь идет о мести. Ты хочешь погубить моего отца.
Артур сжал зубы.
— Я хочу справедливости.
Она смотрела на него своими огромными глазами, сияющими и умоляющими, и ее взгляд будто проникал в его совесть. Она положила руку ему на плечо, но ему показалось, что эта рука сжала его сердце.
— Он мой отец, Артур.
Артур почувствовал, как внутри у него все сжалось. Ее нежная мольба оказалась более проникновенной, чем могло бы быть. Как она могла творить с ним такое? Вить из него веревки одной только просьбой сделать для нее то, чего она хотела.
Но он не мог. Только не это.
— Думаешь, я не знаю, что он твой отец? Думаешь, последние два месяца я не пытался заставить себя желать, чтобы все было иначе? Черт возьми, я не хотел этого! Но я должен добиться справедливости. Я слишком долго этого ждал.
Ее глаза засверкали слезами.
— Думаю, ты все объяснил. Твои чувства ко мне неубедительны.
Он сжал кулаки.
— Я имел в виду вовсе не это.
— Не стоит ничего объяснять. Можешь мне поверить: я поняла.
Горечь ее тона ясно показывала, что она чувствует. Анна встала со скамьи и сделала несколько шагов по двору, бесцельно глядя в темноту.
— Ступай, — сказала она безжизненным тоном. — Оставь меня, пока я не передумала.
Он не мог этому поверить: она собиралась позволить ему уйти. На мгновение в нем шевельнулся проблеск надежды. Это означало, что она все еще любит его. Он был для нее важнее семьи. И должен был уйти. Ему не хотелось покидать ее так, но его долгом было передать новости королю.
Он подошел к Анне, взял ее за локоть и нежно повернул лицом к себе. Она выглядела такой юной и хрупкой в лунном свете. Лицо ее казалось бледным овалом из алебастра.
— Клянусь, я вернусь к тебе, как только смогу.
Она покачала головой, и взгляд ее оставался таким, будто она все еще была в трансе.
— Ты сделал выбор. Если ты уйдешь сейчас, я не хочу, чтобы ты возвращался. — Наконец она посмотрела на него. Взгляд ее был тверд. — Я никогда не захочу увидеть тебя снова.
Решительность ее тона отдалась болью в его сердце.
— Ты не можешь так думать.
Она не могла говорить этого всерьез. Говорила не она, а ее гнев.
Артур привлек ее к себе, понимая, что должен заставить ее передумать.
— Не говори того, о чем позже пожалеешь.
Она задохнулась от его прикосновения.
— Что ты делаешь? Пусти меня!
Она толкала его в грудь, пытаясь высвободиться из его объятий.
Но ее попытка освободиться только усилила его панику. Он должен был открыть ей глаза. Как она могла отрицать свои чувства? Разве ей не было ясно их взаимное притяжение? Они были созданы друг для друга.
Он не находил слов и забыл о времени. И принялся целовать ее отчаянно, страстно, стараясь заставить забыть обо всем. Она не противилась, но была в его объятиях вялой и безжизненной.
Нет, черт возьми! Нет!
Отсутствие реакции с ее стороны только усиливало ощущение необходимости пробудить ее чувства. Он стал целовать ее крепче, сильнее, горячее, заставил ее губы раскрыться, ища то, что, как он опасался, исчезло навсегда.
Ее губы были теплыми и нежными, и у них был вкус меда, но все было напрасно.
Она не желала этого.
Он перестал ее целовать.
