Кристина Брук - Мой прекрасный негодяй
Он усмехнулся:
– Не могу сказать, что пунктуальность всегда была моей сильной стороной, но ведь раньше мне никогда не случалось просить Его Всемогущество об одолжении. Монфор способен открыть перед вами все двери, чего я, вышеназванный негодяй, сделать не могу. – Давенпорт понизил голос: – Он особенно искусен в устройстве браков для юных леди из числа своих подопечных.
Сколь бы нелепым это ни казалось в данных обстоятельствах, Хилари вдруг почувствовала себя преданной. Она позволила ему проводить себя до экипажа, опустилась на мягкие, обитые бархатом подушки рядом со своей компаньонкой и попыталась позабыть о своих тревогах, любуясь роскошной обивкой. Этот экипаж был полной противоположностью тряской, изъеденной молью повозке, в которой они покинули Грейндж.
Ей не хотелось думать о явной решимости Давенпорта найти для нее подходящего мужа. Она уже начала сомневаться в том, что способна испытывать к другому мужчине те же чувства, что она питала к нему.
Сколь ни глупо это выглядело со стороны, но дело обстояло именно так. Все остальные мужчины словно меркли перед энергией и жаждой жизни лорда Давенпорта.
Впрочем, много ли она знала в жизни мужчин, если не считать ее собственных родных? Разумнее всего оставаться беспристрастной, а не возлагать все свои надежды на повесу вроде Давенпорта, который даже не скрывал своего желания отделаться от нее.
От этой мысли сердце ее сжалось. Чтобы избавиться от неприятных раздумий, она начала расспрашивать об Уэструдерах, игравших, по-видимому, такую заметную роль в семейной истории Давенпорта.
– Розамунда упомянула о том, что она и герцогиня Ашборн одно время были воспитанницами герцога Монфора, – заметила Хилари. – А вы сами?
– Я – нет. Я уже достиг совершеннолетия ко времени смерти наших родителей и потому был избавлен от этой участи, – ответил Давенпорт. – Когда же меня сочли мертвым, Сесили осталась одна в целом свете.
Лицо его было погружено в тень, и потому Хилари не могла рассмотреть его выражение, однако ей показалось, будто она уловила в его голосе угрюмую нотку. Она ничего не сказала, и он продолжал:
– Я полагал, что мой наследник и его жена позаботятся о ней, но они оказались людьми мелочными и расчетливыми.
– И что с ними сталось потом? – осведомилась Хилари. – Наверняка вашему кузену было неприятно вновь оказаться в роли предполагаемого наследника титула, после того как все эти годы он был его обладателем.
– Сейчас мой кузен с женой управляют моим уэльским поместьем и пользуются доходами с него. – Снова та же угрюмая нотка в голосе.
– Они дурно обращались с Сесили? – осмелилась спросить Хилари.
– Она никогда ничего не говорила о дурном обращении, поэтому мне остается только догадываться. К счастью, герцог Монфор был назначен ее опекуном на случай моей смерти. Он увез ее из-под их надзора и поселил вместе с другими своими воспитанницами. Некоторых вы сегодня вечером встретите.
Ей очень хотелось знать, что же он делал все это время и что послужило причиной его возвращения. Однако сейчас было не время и не место, чтобы выпытывать у него детали, поэтому она спросила просто:
– Была ли ваша сестра счастлива в доме герцога?
Последовала долгая пауза, затем он глубоко вздохнул:
– Не знаю. Об этом мы тоже никогда не говорили, разве что в нескольких словах. Сейчас она счастлива, и это настоящее благословение.
Хилари бросила беглый взгляд на миссис Уэйкер. Сегодня вечером та была непривычно молчаливой. Вероятно, она была обескуражена бесцеремонным вмешательством Давенпорта в их дела этим утром или же не без тревоги ожидала встречи с известными своим высокомерием Уэструдерами. Да и кто бы стал осуждать ее за это? У самой Хилари нервы были натянуты до предела.
Когда Хилари, опираясь на руку Давенпорта, переступила порог гостиной в Мос-хаусе, она всячески старалась не подавать виду, до какой степени была напугана. По крайней мере лица некоторых из присутствующих были ей знакомы, а Розамунда одарила ее ободряющей улыбкой. Сесили приветствовала ее достаточно сердечно, однако Хилари понимала, что у герцогини еще не сложилось окончательного мнения о невесте ее брата.
Здесь же собрались и мужчины из семейства Уэструдеров. Если бы Хилари не научилась так ловко скрывать свои чувства, находясь в обществе, она бы наверняка приоткрыла рот при виде такого количества выставленной на обозрение мужской красоты.
Виконт Лидгейт напоминал своим видом златокудрого Адониса, безукоризненно одетый, но ни в коем случае не изнеженный, скорее напротив. У него был такой же сильный, волевой подбородок, что и у его кузенов, а ясные голубые глаза смотрели настороженно, словно он в любую минуту ожидал неприятности и готов был на нее реагировать.
Она заметила, что под глазом у Лидгейта проступал бледнеющий синяк – очевидно, того же происхождения, что и синяки на лице Давенпорта.
Виконт склонился к ее руке:
– Как вы сами видите, мисс Девер, я ношу на себе отметины, оставленные рукой вашего нареченного. Из-за них я уже несколько дней не показываюсь в городе.
На короткое мгновение Хилари встретилась взглядом с Давенпортом. Его бровь изогнулась, он усмехнулся, отчего внутри ее совершенно необъяснимым образом разлился теплый свет.
– Похоже, ему нравится ввязываться в драки, – сказала она, обращаясь к лорду Лидгейту.
– Возможно, вы сумеете отучить его от этой привычки, – произнес Лидгейт, сопровождая свои слова ослепительной улыбкой. – Мы все должны быть признательны вам за это, не так ли, Бекингем?
Лорд Бекингем возвышался рядом с ней подобно монолиту. Боже правый, ростом он не уступал Давенпорту и напоминал прекрасную статую, высеченную из гранита. Темноволосый, серьезный, с добродушным блеском в глазах Бекингем произнес:
– Тем, что сегодня вечером наш кузен вообще находится здесь, рядом с нами, мы обязаны именно вам, мисс Девер.
– Мне? – Она рассмеялась. – Но я ничего такого не сделала, уверяю вас. Лорду Давенпорту не терпится убедиться в том, что мой дебют имеет успех, и для этой цели он собирается заручиться поддержкой его светлости. Однако все это было идеей самого Давенпорта.
Оба молодых человека переглянулись с весьма многозначительным видом, однако смысл его оставался для Хилари столь же темным, как китайская грамота.
Неужели для них и впрямь было так важно, что этим вечером Давенпорт присоединился к семье за обедом? Судя по выражениям лиц его кузенов, да. Неужели ему так отчаянно не терпелось выдать ее замуж за кого-то еще, что ради этой цели он даже изменил собственным привычкам? Мысль, безусловно, удручающая.
