Вера Крыжановская - Два сфинкса
– О! Я тоже видел много интересных вещей, не будучи в состоянии насладиться ими, так как здесь царит следующий принцип разумной экономии: показать прекрасное жаркое, дать вам его понюхать, но не позволить его есть.
– Кто же заставил вас терпеть такие танталовы муки? – со смехом спросил Леербах.
– Ваш милый Аменхотеп и его друг, с которым он познакомил меня, чтобы тот научил меня древнеегипетскому языку. Но я не мог сойтись с этим господином. В его глазах светилась такая дерзкая насмешка, что… что… у меня чесались руки, и я просил Аменхотепа, чтобы он дал мне прочесть что–нибудь, что могло бы быть полезным для моей будущей книги. Он согласился. В то же время он спросил, достаточно ли я знаком с иероглифическими знаками, чтобы разбирать такие древние документы? Я ответил, что более тридцати лет изучаю иероглифы и считаю себя способным разобрать какую угодно надпись. – «В таком случае возьмите! Вы найдете здесь историю Египта с самого его основания, а также историю революции в Индии, вызвавшей эмиграцию». Я поблагодарил его и принялся за работу. Вы поймете, Леербах, мое любопытство узнать новые данные относительно первых лет человечества, но поймите же мое разочарование и мой гнев, когда я увидел, что не в состоянии разобрать ни одного слова! – закончил профессор, яростно бросаясь на кровать.
Ричард глубоко вздохнул. Он понимал досаду приятеля. Леербах сам чувствовал себя сбитым с толку в этом странном и анормальном мире.
Снова прошло некоторое время, продолжительность которого Ричард не мог определить, но которое он счел за несколько дней. Профессор исчез; Эриксо он не видел так же, как и Альмерис. Мрачная тоска овладела бароном. Поэтому он был очень доволен, когда серебристый и дрожащий звон уведомил его, что его ждет Аменхотеп. Маг был важен, сосредоточен и одет наряднее обыкновенного. На груди у него был нагрудник, украшенный драгоценными камнями, а на лбу, посредине золотого треугольника, сверкал бриллиантовый глаз.
– Я позвал тебя, чтобы ты был свидетелем моего брака с Эриксо, – сказал Аменхотеп.
Заметив, что Ричард вздрогнул и с удивлением, недоверчиво, смотрит на него, он прибавил:
– Я хочу отдохнуть от моего векового труда и желаю иметь сына, который был бы достойным меня учеником и наследником моего знания.
Не дожидаясь ответа, Аменхотеп вышел. Ричард последовал за ним, опустив голову. Он боялся мага и в глубине души в нем пробуждалось острое неприязненное к нему чувство.
Комната, в которую они пришли, была совершенно пуста, за исключением стоявшего посредине треножника. На стенах были нарисованы каббалистические знаки.
Почти в ту же минуту из противоположных дверей вошла Эриксо в сопровождении карлицы. На ней была надета длинная туника и покрывало из серебристой материи. Драгоценности невероятной цены украшали шею, пояс и руки молодой девушки. На золотистых волосах покоился венок из каких–то белых, с фосфоресцирующими пестиками, цветов.
Никогда еще красота Эриксо не блистала так ярко; но на классических чертах лица ее, казалось, застыло выражение отчаяния. Глаза ее были упорно опущены к земле.
Сердце Ричарда забилось. Очарование, какое производила на него Tea, снова овладело им, заставляя забыть Альмерис, и в сердце вспыхнула дикая ревность к Аменхотепу.
Даже не взглянув на него, Аменхотеп взял Эриксо за руку и подвел к треножнику. Затем он соединил ее руку со своей над треножником, на котором тотчас же вспыхнуло пламя.
Эриксо вскрикнула и откинулась назад. На ее пальце появилось кольцо, украшенное пурпурным камнем необыкновенного блеска.
– Я соединил тебя с собой огнем пространства! Берегись же нарушить закон, управляющий этой ужасной стихией, иначе ты будешь жестоко наказана! Что же касается тебя, – Аменхотеп повернулся и смерил Ричарда взглядом, – то, чтобы победить нечистое желание, какое внушало тебе добро твоего учителя, ступай к Альмерис, с которой ты связан магическим союзом брака. Если тебе удастся убедить ее вернуться к тебе – вы выйдете отсюда богатыми и независимыми, чтобы долгие годы наслаждаться совершенной любовью. Ступай же, употреби свою власть и не смей показываться мне на глаза, пока твоя попытка не увенчается успехом.
Под повелительным взглядом мага Ричард вздрогнул и как автомат направился в ту комнату, где стояла закрытая статуя. Там он с минуту колебался, а затем также машинально нажал пружинку, открывшую в цоколе дверь, и спустился по лестнице.
Подземелье было освещено, но Ричард, казалось, не замечал этого. Как автомат подошел он к ложу, бессильно опустился на него и тотчас же впал в сон, похожий на смерть.
Проснувшись, он с ужасом увидел, где находится. Как попал он сюда – он не помнил, но что–то такое болезненное творилось в его мозгу. С тяжелым вздохом Ричард снова упал на ложе и сжал голову обеими руками, пытаясь привести в порядок свои мысли. Он не сошел с ума и не спал, а между тем все кругом него было похоже на странный кошмар. Да, это был именно тот грот, где маг вызвал Альмерис, а потом превратил ее в пламя. Вон стоят шкафы с разноцветными амфорами, наполненными неизвестными жидкостями. Там стоит треножник с кубком, в который Альмерис должна была погрузиться, чтобы сделаться видимой и осязаемой. Ричард встал, подошел к треножнику и осмотрел удивительную жидкость. Затем сел снова на ложе. Ричард был грустен; он умирал от жажды и боялся до чего–либо дотронуться. Он был поглощен своими мыслями, как вдруг увидел на столе рядом с собой кубок вина и решил сделать несколько глотков: вино было прекрасное, какое он уже пивал у Аменхотепа. Он с наслаждением осушил половину кубка. Вдруг он вздрогнул: в глубине грота появился голубоватый, с золотистым отливом, огонек, который приближался к ложу и, наконец, остановился на краю кубка.
Ричард с любопытством смотрел на него и скоро разглядел посредине две темные точки, странно походившие на человеческие глаза.
– Альмерис, это ты? – тоскливо пробормотал Ричард.
Огонек задрожал, и затем, легкий, как веяние ветра, голос пробормотал:
– Да, это я! Я страшно страдаю!
– Зачем добровольно страдать? Ты можешь сделаться женщиной и быть счастливой.
– Я не могу сделаться женщиной, так как я только дух, который любит тебя, но только истинной, нематериальной любовью. То же, что «он» хочет нам дать – это не счастье, но падение и грех.
Неописуемое чувство овладело Ричардом.
Любовь, какую внушала ему Альмерис, казалось, с новой силой воскресла в нем, но в то же время к ней примешивалась неудержимая жажда свободы. Он не мог забыть слов мага, что если Альмерис сделается женщиной, то оба они покинут пирамиду.
