Вики Баум - Гранд-отель
— Пусть уж бедняга порадуется. У него смерть уже на лице проступила.
«Вашего мнения никто не спрашивал», — мысленно оборвал его Прайсинг, но сказать ничего не посмел, потому что инстинктивно почувствовал в бароне превосходство аристократа.
— Я попросил бы вас передать фройляйн Фламм, что жду ее по срочному делу в холле. Если она не придет до шести часов, я буду считать, что наши с ней деловые отношения кончены. — С этими словами Прайсинг поклонился и направился к выходу.
Напуганная суровым ультиматумом, Флеммхен без трех минут шесть прибежала в холл. Поднявшись точно с раскаленной сковороды — ощущение у Прайсинга было именно такое, — он улыбнулся искренне, от души. Он редко улыбался, и потому от улыбки его лицо становилось приятным и удивляло неожиданно добрым выражением.
— Вот и вы.
Ничего умнее он не нашел сказать. Уже несколько часов кряду его душила, жгла и грызла одна мысль: овладеет ли он девушкой. Его опыт с женщинами был небогатым и относился ко временам далекой молодости. О молодых женщинах нового поколения он имел лишь смутное понятие, хотя в мужской компании или в доверительных разговорах во время деловых поездок часто заходила речь о современных молодых девицах, которые, как говорили, с легкостью и без долгих колебаний идут на случайные связи. Прайсинг разглядывал Флеммхен, ее скрещенные ноги в шелковых чулках, стеклянные, под хрусталь, бусы, накрашенные губы, на которых она как раз подновляла помаду, глядя в маленькое зеркальце. Прайсинг терялся, не зная, что в ее беспечной натуре будет за и что — против его намерений.
Флеммхен захлопнула пудреницу и спросила:
— Так какое у вас ко мне дело?
Прайсинг сжал зубами сигару и выпалил все разом:
— Дело заключается в том, что я еду в Англию и хочу взять с собой в поездку секретаршу. Во-первых, для ведения переписки и еще, чтобы было с кем поговорить. Я очень нервный, очень нервный. — Он сказал это, бессознательно взывая к ее доброте. — Надо, чтобы в поездке кто-то обо мне позаботился. Я не знаю, понятно ли, о чем я говорю? Предлагаю вам сделку, основанную на взаимном доверии, при которой… из-за которой… при которой… — Прайсинг увяз в словах.
— Я понимаю, — тихо ответила Флеммхен.
— По-моему, мы с вами сумеем поладить, — сказал Прайсинг. Во время этого трудного разговора приятный гул и биение пульса в его крови исчезли, но, как только он вновь взглянул на Флеммхен, у него появилось радостное чувство, что эта девушка мгновенно сумеет возвратить волшебство — если захочет, конечно. — Вы говорили, что в прошлом году путешествовали с одним господином. Вот я и подумал, что… По-моему, все будет очень мило, если б вы захотели, разумеется. Вы хотите?
Флеммхен молчала долгих пять минут.
— Я должна подумать, — сказала она наконец и снова замолчала. Она сидела, умненькая, озабоченная, и курила неизменную сигарету. — В Англию? — спросила она затем, и ее золотисто-смуглые щеки чуть посветлели — вероятно, она побледнела. — В Англии я еще не была. А надолго?
— На… Я пока еще не знаю точно. В зависимости от обстоятельств. Если моя работа пойдет успешно, то потом я, может быть, проведу еще две недели отпуска в Англии. Мы можем остаться в Лондоне или поехать в Париж.
— Да не сомневайтесь, все у вас пойдет хорошо. Знаете, я кое-что поняла, когда печатала те письма, — уверенно сказала Флеммхен. Оптимизм был ее жизненной стихией.
Прайсинга глубоко тронуло то, что она, оказывается, была в курсе его дел и даже предрекала ему успех.
— Вам следует сообщить мне и о ваших условиях, то есть о жалованье, — угодливо предложил он.
На сей раз прошло еще больше времени, прежде чем Флеммхен дала ответ. Ей надо было произвести сложные расчеты. Отказ от наметившегося было приключения с красивым бароном, солидный возраст Прайсинга, его толстое брюхо, одышка… В расчет входило все. Мелкие долги Флеммхен, сделанные в разное время. Необходимость купить новое белье, модные туфельки — ее синие долго не продержатся. Маленький капитал, который понадобится ей, чтобы начать карьеру на киностудии, в ревю, еще где-нибудь. Флеммхен спокойно и тщательно взвесила все шансы, которые сулила сделка, предложенная Прайсингом.
— Тысяча марок, — назвала она наконец сумму, которая была, по ее мнению, вполне достаточной. Флеммхен не строила иллюзий насчет того, что к ногам красивых женщин швыряют состояния. — И может быть, еще кое-что. Немного. Чтобы получше одеться перед поездкой. — Это требование она высказала чуть менее уверенно, чем обычно было ей свойственно. — Вам ведь хочется, чтобы я прилично выглядела?
— Для этого вам не нужно одеваться. Наоборот. — Прайсинг снова загорелся. Ему казалось, что он сказал тонкий каламбур.
Флеммхен меланхолически усмехнулась, что выглядело странно при ее веселой мордашке, похожей на цветок анютиных глазок.
— Значит, договорились? — спросил Прайсинг. — Тогда мне надо будет завтра уладить кое-какие формальности. Нужно оформить паспорта, а послезавтра мы сможем уехать. Вы рады, что едете в Англию?
— Очень, — ответила Флеммхен. — Так я завтра перетащу сюда свою портативку, и вы сможете мне диктовать.
— А сегодня, если вы не против… Я подумал, мы могли бы пойти сегодня в театр. Мы ведь должны выпить бокал вина за наш договор? Как вы на это смотрите?
— Прямо сегодня? Хорошо. Сегодня так сегодня. — Флеммхен сдунула прядь волос надо лбом, бросила в пепельницу окурок. Ей отчетливо была слышна музыка из Желтого павильона. «Нельзя получить все сразу, — подумала Флеммхен. — Тысяча марок. Новые платья. И Лондон. Все-таки не каждый день предлагают поехать в Лондон».
— Я должна позвонить сестре, — сказала она и поднялась.
Прайсинг, в котором нарастала горячая, страстная и благодарная волна, грозившая затопить его всего, подошел к Флеммхен сзади и мягко взял за локти. Она тут же прижала локти к бокам.
— Со мной будут ласковы? — тихо спросил Прайсинг.
И так же тихо, глядя куда-то на малиновый ковер под ногами, Флеммхен ответила:
— Если меня не будут торопить.
Крингеляйн — автомобилист, воздухоплаватель, триумфатор — мчится все дальше в стремнине этого дня — дня, когда он почувствовал, что живет. Может быть, так, как он сейчас, чувствуют себя отчаянные пилоты, когда входят в смертельно опасную мертвую петлю. Крингеляйн начал с того, что очертя голову сорвался вниз, и теперь его несло, увлекало все дальше и дальше, в соответствии с законами, которые лежали вне пределов его воли. Обернуться назад означало бы рухнуть вниз с огромной высоты, и потому он летит вперед, все дальше и дальше, вверх и вниз, куда — он сам уже не знает, он потерял всякую ориентировку. Он стал маленькой, со свистом рассекающей воздух кометой, которая вот-вот разлетится на множество атомов.
