Джейн Фэйзер - Коршун и горлица (Орел и голубка)
— Я отрицаю это обвинение, мои господин Абул, и прошу вас привести доказательства.
Абул поднялся с трона.
— Назови мне яд, Айка.
Внезапно Айка поняла, что перед ней — не тот человек, которого она знала, не тот, кого она ублажала, не тот, с которым она провела много приятных ночей и от кого родила ребенка. И не тот, кого, как она думала, было достаточно легко провести, используя для этого хитрость и обман. Перед ней было само воплощение Бога мщения, могущественного и безжалостного. И оно все повторяло и повторяло свое требование холодным и уверенным голосом. И все же, когда она снова повторила, что отводит от себя это обвинение, Абул посмотрел на нее так, как будто считал ее не мыслящим существом, а лишь сгустком плоти, и она задрожала от ужаса.
— Заточите ее в крепость, — сказал Абул, — выведайте у нее название и скажите мне. Для меня важно только то, как быстро вы сможете освежить ее память. — С этими словами он вышел из зала.
Осознав, наконец, что ее ждет, Айка издала громкий крик.
Солдаты выволокли ее из Мексуара и потащили к крепости. Она уже не кричала, будучи парализованной ужасом. Но в недрах крепости, в комнате, залитой светом факелов, когда ей показали, какие средства собираются применить для того, чтобы освежить ее память, она снова начала кричать так, как кричат обезумевшие животные. Когда же ее привязали к каменному столу, она выкрикнула название яда и в отчаянии повторяла его снова и снова. Для того, чтобы увериться в ее правдивости, они применили палочные удары, но, убедившись, что она повторяет его как заклинание, прекратили пытки. Ее так и оставили привязанной к каменному столу, а офицер побежал к калифу, чтобы сообщить ему название яда. Прошло не более получаса с тех пор, как Абул отдал им приказ и покинул Мексуар.
Вернувшись в свою палату, Абул обнаружил, что не может там находиться. Видеть муки Сариты было выше его сил. Врач и служанки вводили ей рвотное, и она умоляла Абула заставить их прекратить это делать, а он не мог сделать ничего. Она смотрела на него так, будто умоляла его не продлевать ее агонию. Он вышел в приемную, где начал ходить из угла в угол, с нетерпением ожидая вестей. Он не верил в то, что Айка наделена большой силой духа. Если надо, он применил бы и орудия инквизиции, все, что угодно, только бы добиться ее признания! Все, что угодно, только бы защитить Сариту, — он готов принести любые жертвы, любые!
Осознание этого не поразило его. Любовь их была неизбежной, естественной, как дыхание, а зародилась она в тот самый момент, когда он увидел ее на дороге. Теперь же она была неотъемлемой его частью, и если бы он мог отдать за нее свою жизнь, то сделал бы это без малейших колебаний.
Наконец, по мраморному полу колоннады загромыхали чьи-то сапоги, и в приемную вошел офицер.
— Семя Т…. мой господин, — сказал он без всякого вступления.
— Вы уверены, что она не соврала?
Офицер покачал головой. В таких вещах у него был некоторый опыт.
— Я думаю, что это правда.
Абул кивнул и повернулся, чтобы уйти в спальню.
— Мой господин…
Абул в нетерпении остановился:
— Да?
— Госпожа Айка, мой господин. Что с ней делать?
— Отведи ее в башню, кади, — сказал Абул, — и принца Бобдила с ней. — Какие бы планы относительно сына он не вынашивал когда-либо, теперь им пришел конец. Ребенок такой женщины не может быть его наследником, так что и мать, и сын могут отправиться в изгнание вместе. Это будет со всех точек зрения лучшим выходом. И когда у него будет время подумать, он решит какого рода изгнание им уготовить.
Он вошел в спальню и тотчас же подошел к дивану. В лице Сариты не было ни кровинки, губы посинели, великолепная масса непослушных рыжих кудрей увяла, а их пламя — погасло. На какой-то миг он подумал, что потерял ее, но тут ее пальцы затрепетали.
— Семя танджиний, — сказал он врачу, — что вы можете сделать, чтобы обезвредить его?
Мухаммед Алахма подергал бороду и еще более посерьезнел:
— Не знаю… Это самая сильная, самая убийственная отрава… — Что-то бормоча, он вышел из комнаты, оставив Абула и двух женщин в состоянии полной неопределенности и страха за Сариту, находящуюся в коме. Но, по крайней мере, теперь ей, может быть, не больно… Абул старался найти успокоение хотя бы в этом.
Мухаммед Алахма вернулся примерно через час. Он молча положил Сарите на язык ярко-желтую пастилку.
— Не знаю, поможет ли это, — пробормотал он в бороду, — но больше я ничего не могу придумать.
Это ей надо давать каждые три часа.
— А как мы узнаем, что оно помогло? — спросил Абул.
— Если она не умрет через несколько часов, — просто ответил лекарь. — Теперь нам остается только ждать.
Глава 17
Прислуживающая Айке женщина поставила поднос с едой на столик, стоявший в нижней зале башни кади и спросила:
— Желаете ли вы что-нибудь еще, госпожа?
Женщина даже не посчитала нужным опустить в присутствии султанши глаза, и в голосе ее не было смирения, слышать которое Айка так привыкла. У нее руки чесались — так хотелось ударить дерзкую по губам, но солдаты, которые всегда сопровождали посетителей тюрьмы, стояли у двери, и Айке не хотелось делать их свидетелями столь недостойной сцены.
Ее глаза метнулись к подносу. Сумела ли Нафисса спрятать туда еще одно послание? С тех пор, как ее госпожу заточили в тюрьму, служанка проявляла удивительную находчивость, которая по всей видимости, не грозила иссякнуть до тех пор, пока могла оплачиваться.
— Оставь меня, — бросила Айка, и перед тем как склониться над подносом подождала, пока женщина и эскорт уйдут. Оставшись, наконец, в одиночестве, она принялась шарить в складках аккуратно сложенной салфетки — именно туда запрятала Нафисса свое последнее послание, но, к великому сожалению, не нашла там ничего.
Под ее рукой извивался Бобдил, разглядывающий еду на подносе. Увидев, что там нет засахаренного миндаля, он начал громко жаловаться.
— Не хнычь, Бобдил, — Айка хлопнула его по губам и он отчаянно завопил. Она вздохнула, не представляя себе, что находиться с сыном будет столь неприятно.
Он потянулся к блюду с перепелиными яйцами, аппетитно разложенными на зеленом фиговом листе, блестевшим капельками воды. Под его пальцами лист смялся и под ним показалось что-то белое. Айка оттолкнула сына и вытащила из-под листа тугой сверток шелка.
Предоставив Бобдилу возможность уплетать деликатесы с подноса, она развернула шелк.
Нафисса поистине превзошла саму себя. Она выведала у часовых, где находится вход в одну из сквозных пещер, пронизывающих гору, на которой стояла Альгамбра. Пещера имела выход около Гранады, там, где протекала река Дарро. Так что, писала Нафисса, если султанша желает попытать удачу, можно будет ухитриться устроить побег с помощью этого часового, который, несомненно, купится на рубин, что лежит в ее шкатулке с драгоценностями.
