Вирджиния Браун - Дороже всех сокровищ
– Я тоже за то, чтобы идти вперед, – с воодушевлением поддержал товарища Гриффин. – А ты, дядя?
Джордан молчал, засунув большие пальцы за ремень брюк. Взгляд его был устремлен туда, где беспечно плескалась Жоли. Апачи – ее народ, и хотя она поклялась быть с ним, Джорданом, кто знает, как она решит, если ей придется выбирать между ним и соплеменниками?
– Дядя?! – Гриффин выжидающе посмотрел на Джордана. – Каково твое решение?
– Я за то, чтобы двигаться дальше, – ответил тот. – Но может быть, стоит спросить и у Жоли?
У Гриффина от удивления округлились глаза. Он уставился на дядю так, словно видел его в первый раз:
– Тебя действительно интересует ее мнение? Невероятно!
Джордан так посмотрел на Гриффина, что тому сразу стало понятно – дядя не шутит.
– Потрясающе! Джордану Синклеру наконец-то вдруг стал небезразличен другой человек! Где бы отметить это событие? – веселясь, проговорил Гриффин.
Эймос рассмеялся в ответ:
– Отстаешь от жизни, приятель! По моим наблюдениям, этот человек небезразличен ему по крайней мере с первой нашей ночи во Франклине.
Гриффин удивленно взглянул на негра:
– По моим же наблюдениям, Джордан все это время только и делал, что старался всячески унизить ее!
– Это говорит о том, что ты не очень наблюдателен, парень, – проговорил Эймос. – Ты видишь лишь то, что лежит на поверхности. Джордан неравнодушен к Жоли – это факт. Он просто медлит, сомневается – но так и должно быть. Только юнцам свойственно очертя голову бросаться в любовь как в воду.
– Ты хочешь сказать, – обиделся Гриффин, – что я на его месте действовал бы необдуманно?
– Не кипятись, приятель. Да, именно это я и хотел сказать.
Гриффин помолчал с минуту, а затем сказал:
– Что ж, не могу не признать, ты прав. И вообще ты, Эймос, я смотрю, мужик неглупый! И где ты только всему научился?
Эймос протянул Гриффину кружку с кофе и раздумчиво проговорил:
– Пришлось поневоле. Если ты родился черным, да еще и в южных штатах, приходится шевелить мозгами – иначе просто не выживешь, братишка!
Гриффин принял из рук негра кружку и пристально посмотрел на него.
– Ты был рабом, Эймос?
– Я смотрю, братишка, – лукаво прищурился Эймос, – ты хочешь в подробностях узнать всю историю моей жизни!
– Так интересно же, Эймос! До тебя мне почти не приходилось общаться с чернокожими. Отец, правда, нанимал несколько раз африканцев к нам на ферму, но никто из них почему-то долго не задерживался.
Эймос лег на землю, подложив под голову седло и вытянув длинные ноги.
– Нет, слава Богу, рабом быть не пришлось. Я родился неподалеку от Натчеза – это в штате Миссисипи, – и родился свободным. Рос в маленькой хижине на берегу реки. Помню наш сад, заросший одичавшими розами и обнесенный живой изгородью из жимолости, а за изгородью – бескрайние хлопковые поля. Ты, может быть, не поверишь, но в детстве мне ни разу не приходилось сталкиваться с расовыми предрассудками…
– Поверить действительно трудновато! – согласился Гриффин.
– Как говорится, невероятно, но факт. В детстве – ни разу. Хозяин, на которого работал мой отец, никогда не смотрел, какой у кого цвет кожи – лишь бы человек честно делал свое дело. Может быть поэтому, когда, покинув родительский дом, я столкнулся с расизмом, воспринял это очень болезненно. Так что я где-то могу понять индейцев – им, как и моему народу, должно быть, несладко приходится от косых взглядов белых.
– А чем занимался твой отец? – снова спросил Гриффин.
– Рыбачил и продавал то, что удавалось поймать. С этого мы и жили, и питались в принципе неплохо. Ты когда-нибудь ел миссисипскую зубатку, Гриффин?
– Не приходилось.
– Ну, брат, ты полжизни потерял! Нет рыбы вкуснее – особенно если обвалять ее в кукурузной муке и поджарить на топленом сале… Добавь еще капусточки или салатику – и ты на седьмом небе! Салат у нас рос повсюду, дикий, бери – не хочу. Мы его целыми мешками собирали, жарили потом с луком…
– Разве салат жарят? – удивился Гриффин.
– Еще как. Попробуй – пальчики оближешь!
Пока Эймос предавался воспоминаниям о детстве, Джордан потихоньку направился к Жоли, которая по-прежнему с наслаждением плескалась в воде.
– Тебе не нужно мыло, зеленоглазая? – спросил Джордан, присев на камень на берегу озерца.
Жоли поднялась, откидывая мокрые волосы назад. Струи воды стекали по ее грудям вниз.
– Спасибо, dah, мыло не нужно. Принеси мне лучше полотенце, shitsine!
— Что значит это слово? – спросил Джордан, вернувшись с полотенцем и бросив его Жоли.
Девушка вышла из воды, заворачиваясь в полотенце. Мокрые волосы висели у нее через плечо, загорелая кожа покрылась мурашками.
– Какое слово, «shitsine»! — спросила она.
– Да.
– Когда-нибудь, может быть, я тебе и скажу… – лукаво улыбнулась она.
Джордан удивленно вскинул брови:
– Почему не сейчас, зеленоглазая?
Жоли потянулась за чистой одеждой, развешанной на кустах, а Джордан, подкравшись сзади, схватил ее за талию. Девушка стала вырываться, но он держал крепко.
– Отвечай, зеленоглазая, а то снова брошу тебя в воду!
– 'Aat, Жордан! – воскликнула Жоли, давясь смехом.
– Сдаешься, зеленоглазая?
Жоли кивнула, и Джордан отпустил ее.
– «Shitsine» означает «дорогой», «любимый», – проговорила она, положив руки ему на плечи. – Употребляется это слово в разговоре между членами одной семьи или любовниками.
Джордан притянул девушку к себе. Полотенце соскользнуло с Жоли и упало на землю.
– А как называется на языке апачей это? – спросил Джордан и припал долгим страстным поцелуем к губам Жоли.
– Yiits'us, – ответила она, когда их губы разомкнулись. Жоли крепко держалась за любимого, словно боялась упасть.
– Йитси? — попробовал повторить Джордан.
– Dah, «yiitsi» – – это вот что. – Жоли ущипнула его за локоть.
– Тише ты, больно же!
Жоли, привстав на цыпочки, поцеловала Джордана и затем произнесла:
– А вот это – «yiits'us». – Жоли проникла языком Джордану в рот, и он едва не задохнулся от охватившего его возбуждения.
– Теперь-то уж я никогда не перепутаю! – рассмеялся Джордан, когда их уста разомкнулись. – Научи меня еще каким-нибудь словам, shitsine! – игриво произнес он.
– Иди сюда – научу! – Жоли потянула Джордана за собой в кусты.
