Саманта Джеймс - Пророчество любви
Стремительно накатили волны боли. Сердце сжалось. Подобного не могла вынести ее израненная душа.
С криком бросилась Алана прочь. Она бежала, не разбирая дороги, в безумном желании поскорее скрыться. Она не слышала, как окрикнул ее хрипловатый Мужской голос. Потрясенная, отчаявшаяся саксонка ничего не видела и не слышала. Она бежала и бежала, пока воздух не стал с хрипом вырываться из груди и силы не покинули ее. Ноги подогнулись. Она рухнула на колени.
Началась рвота. Голова закружилась. В глазах потемнело. Она не слышала шагов за своей спиной. Но когда наконец она подняла голову, Меррик был с нею рядом. Став на колени, он обвил рукой ее за талию и привлек к себе.
Алана боялась взглянуть на него, боялась того, что могла увидеть в его глазах… и того, чего могло и не быть на его лице, — выражения доверия.
— Ты… был на том поле? — еле слышно спросила она.
— Был, — коротко ответил Меррик. Алана вцепилась в его рубаху.
— Люди думают, это я…
Меррик промолчал. Черты лица у него заострились.
— Это так? — крикнула она с болью и мукой в голосе.
Он поколебался, потом кивнул, сжав губы.
Для Аланы то был последний удар. Она почувствовала себя совершенно разбитой. Вот всегда так, обреченно думала саксонка. Ее снова осуждают. Всегда во всем виновата она.
Алана выпрямилась. Меррик протянул руки, чтобы помочь ей встать, но она не заметила жеста. Дыхание у нее стало частым и прерывистым.
— О, Боже! — воскликнула она надломленным голосом. — Всю свою жизнь я прожила среди этих людей. Почему же они не видят, что я… что я не ведьма! Не ведьма!
Жалость шевельнулась в душе Меррика. Сострадание заставляло его чувствовать ее боль, как свою собственную. Алана провела многие годы в деревне как отверженная…
Меррик крепко обнял ее. Никогда в жизни не чувствовал он себя таким беспомощным и не знал, как справиться с болью.
— Они боятся, сами не понимая чего, Алана! Успокойся! Разумеется, это сделал какой-нибудь ненормальный! Ты тут ни при чем. Успокойся!
Но Алана лишь покачала головой. Когда Меррик прижал ее к себе еще крепче, она прильнула к нему, спасаясь в его надежных объятиях. Слезы заливали щеки, текли горячо и неспешно. Она не проронила ни звука на всем пути до замка.
Когда наступило полнолуние, все повторилось, только на этот раз был умерщвлен теленок. У него тоже были вырезаны глаза.
Меррик поскакал в деревню, чтобы взглянуть на убитое животное, найденное на пастбище. Один за другим вокруг начали собираться мрачные крестьяне.
Виллан крикнул ему:
Вы знаете, милорд, только один человек в округе мог сотворить такую ужасную вещь!
Меррик со сверкающими глазами повернулся к виллану. Он вымолвил лишь одно слово:
Кто?
Как кто? Кроме ведьмы некому! Алана! Желваки заходили на скулах Меррика.
— Не смейте возводить на нее напраслину, люди! В последнее время она не покидает замок, а если и выходит, то только в сопровождении моей сестры, — его губы искривились. — Не знаю, по чему только вы обвиняете ее! Какое зло причинила она вам? Почему вы так к ней жестоки? Что она сделала тебе? — вопросил Меррик, указав на говорившего.
Крестьянин промолчал. Меррик повернулся к женщине, державшей на руках ребенка.
— А тебе? Что она сделала тебе? Женщина покраснела и, запинаясь, ответила:
Н-нич-чего, милорд!
Меррик обвел взглядом остальных. Никто не сказал ни слова, не желая испытывать терпение лорда. Но одна храбрая душа осмелилась заговорить:
— Ну а кто же тогда, милорд, если не она? — спросил один из крестьян.
— Не знаю. Но вот что я скажу вам! Оглядитесь-ка вокруг себя да поищите этого человека среди вас! Потому как кто-то настолько хитер и труслив, что готов обвинить другого в своем омерзительном поступке!
— Но зачем доброму христианину вытворять такое?
— Найдите того, кто это сделал, и вы получите ответ, — сказал Меррик.
Виллан, первым обратившийся к Меррику, выступил вперед.
— Вы ошибаетесь, милорд! Среди своих нам никого искать не надо. Это та девка! Алана! Мы знаем точно, это она! Все знаем…
Мерриком овладела безудержная ярость. Он схватил виллана за ворот рубахи и приподнял над землей.
— Вы ничего не знаете, — гневно процедил он сквозь зубы. — Вы считаете, что Алана виновата во всем плохом, что только происходит! А на самом деле она тут вовсе ни при чем! — он встряхнул крестьянина, как собачонку. — Во имя Пресвятой Девы, я не желаю больше слушать ваши глупости! И клянусь, отрежу язык у любого, кто осмелится обвинять Алану!
Он отпустил крестьянина, шарахнувшегося тотчас же прочь.
Однако в течение следующих недель люди продолжали находить мертвых животных с вырезанными глазами. Слухи о колдовстве быстро распространились, хотя все помнили о предостережении Меррика и помалкивали при лорде, но между собой шептались, что Алана и на лорда навела какое-то колдовство, чтобы он помогал ей в гнусном деле.
Алана переживала трудные времена. Для ее разбитого, измученного сердца все это было еще страшнее, чем ее жуткий сон. Она сама не понимала, как могла жить вот так, день за днем, и не сойти с ума. Теперь она редко ужинала в зале, потому что стоило ей появиться, как все замолкали. Женевьева оставалась ее единственным другом… а Меррик — единственной надеждой.
Он хотел и с нетерпением ждал появления ребенка — в этом она больше не сомневалась. Но для него она по-прежнему была собственностью, добычей, горько размышляла о своей участи Алана. Да, теперь он был заботлив, добр — потому что хотел заполучить ребенка! Но никогда он не говорил, что любит… никогда… даже в пылу ослепительной страсти, бушевавшей между ними ночами.
А молодая саксонка отчаянно хотела услышать эти самые слова — о любви. Только тогда она могла бы не сомневаться в том, что сердце подсказывало ей давным-давно.
Нет… нет! Она сама его любить не смела. Нет! Она не любила Меррика! Потому что… потому что никогда не должна была забывать: он воин до мозга костей. Он потребует, чтобы она сдалась на милость победителя, отдав ему свое сердце…
А на самом деле это уже произошло.
Алана часто ходила на берег моря. С лесом осталось связано слишком много воспоминаний: хороших — об Обри, дурных — обо всем прочем.
Отчаяние тяжело давило на сердце. Быть может, виной тому были эти ужасные умерщвления животных, но будущее представало перед Аланой во все более мрачном свете.
Повзрослев, Алана часто размышляла, почему ее мать предпочла остаться в Бринвальде — в тени жены Кервейна. Да, ее мать любила отца, но ведь эта горькая и мучительная любовь приносила лишь одни страдания им всем, никого не исцеляя.
И теперь она сама тоже должна родить дитя лорда Бринвальда — человека, который не был ей мужем… и никогда не будет ее мужем. Отец не женился на крестьянке. И Меррик не женится.
