Эмили Бронте - Грозовой перевал
— Да, отец? — отозвался мальчик.
— Ты пошел бы показал что-нибудь сестре. Кроликов хотя бы или гнездо ласточки. Пойди с ней в сад, пока ты не переобулся, сведи ее на конюшню, похвались своей лошадью.
— А не предпочли бы вы посидеть у камина? — Обратился Линтон к гостье, и его голос выдавал нежелание двигаться.
— Не знаю, — ответила Кэти, кинув тоскливый взгляд на дверь: девушке явно не сиделось на месте.
Он не поднялся с кресла и только ближе пододвинулся к огню. Хитклиф встал и прошел в кухню, а оттуда во двор, клича Гэртона. Гэртон отозвался, и вскоре они вернулись вдвоем. Юноша успел умыться, как было видно по его разрумянившемуся лицу и мокрым волосам.
— Да, я хотела спросить вас, дядя, — вскричала мисс Кэти, вспомнив слова ключницы, — он мне не двоюродный брат, ведь нет?
— Двоюродный брат, — ответил Хитклиф, — племянник вашей матери. Он вам не нравится?
Кэтрин смутилась.
— Разве он не красивый парень? — продолжал ее дядя.
Маленькая невежа встала на цыпочки и шепнула Хитклифу на ухо свой ответ. Тот рассмеялся; Гэртон помрачнел: я поняла, что он был очень чувствителен к неуважительному тону и, по-видимому, лишь смутно сознавал, как невыгодно отличался от других. Но его хозяин — или опекун — прогнал тучу, воскликнув:
— Тебе среди всех нас отдано предпочтение, Гэртон! Она говорит, что ты… как это она сказала? Словом, нечто очень лестное. Вот что! Пройдись с нею по усадьбе. И смотри, держись джентльменом. Не сквернословь, не пяль глаза, когда леди на тебя не смотрит, и не отворачивайся, когда смотрит. А когда будешь говорить, произноси слова медленно и не держи руки в карманах. Ну, ступай и займи ее, как умеешь.
Он следил за юной четою, когда она проходила мимо окон. Эрншо шел, отвернувшись от спутницы.
Казалось, Гэртон изучал знакомый пейзаж с любопытством чужеземца или художника. Кэтрин поглядывала на юношу лукавым взглядом, отнюдь не выражавшим восхищения. Затем она перенесла внимание на другое, ища вокруг какой-либо предмет, любопытный для нее самой, и легкой поступью прошла вперед, напевая веселую песенку, раз не вяжется разговор.
— Я сковал ему язык, — заметил Хитклиф. — Парень теперь так и не отважится выговорить ни слова! Нелли, помнишь ты меня в его годы — нет, несколькими годами моложе. Разве я смотрел когда-нибудь таким тупицей, таким дуралеем, как сказал бы Джозеф?
— Еще худшим, — ответила я, — потому что вы были вдобавок угрюмы.
— Я на него не нарадуюсь, — продолжал он, размышляя вслух. — Он оправдал мои ожидания. Будь он от природы глуп, я бы не был и вполовину так доволен. Но он не глуп; и я сочувствую каждому его переживанию, потому что пережил то же сам. Я, например, знаю в точности, как он страдает сейчас, но это только начало его будущих страданий. И он никогда не выберется из трясины огрубения и невежества. Я держу его крепче, чем держал меня его мерзавец-отец: Гэртон горд своим скотством. Все то, что возвышает человека над животным, я научил его презирать, как слабость и глупость. Ты не думаешь, что Хиндли стал бы гордиться своим сыном, если бы мог его видеть? Почти так же, как я горжусь своим? Но есть разница: один — золото, которым, как булыжником, мостят дорогу; а другой — олово, натертое до блеска, чтобы подменять им серебро. Мой не содержит в себе ничего ценного. Но моими стараниями из этого жалкого существа все же выйдет прок. А у сына Хиндли были превосходные качества, и они потеряны: стали совершенно бесполезными. Мне не о чем сожалеть; ему же было бы о чем, и мне это известно, как никому другому. И что лучше всего: Гэртон, черт возьми, любит меня всей душой! Согласись, что в этом я взял верх над Хиндли. Если бы негодяй мог встать из могилы, чтоб наказать меня за обиды своего сынка, я позабавился бы веселым зрелищем, как сынок сам лупит отца, возмутившись, что тот посмел задеть его единственного друга на земле!
Хитклиф засмеялся бесовским смешком при этой мысли. Я не отвечала — я видела, что он и не ждет ответа. Между тем его сын, сидевший слишком далеко от нас, чтобы слышать наш разговор, стал проявлять признаки беспокойства — быть может, пожалев уже о том, что из боязни немного утомиться отказал себе в удовольствии провести время с Кэтрин. Отец заметил, что его глаза тревожно косятся на окно, а рука неуверенно тянется за шляпой.
— Вставай, ленивец! — воскликнул он с напускным благодушием. — Живо за ними! Они сейчас у пчельника — еще не завернули за угол.
Линтон собрал всю свою энергию и расстался с камином. Окно было раскрыто, и когда он вышел, я услышала, как Кэти спросила у своего неразговорчивого спутника, что означает надпись над дверью. Гэртон уставился на буквы и, как истый деревенщина, почесал затылок.
— Какая-то чертова писанина, — ответил он. — Я не могу ее прочитать.
— Не можете прочитать? — вскричала Кэтрин. — Прочитать я могу сама: это по-английски. Но я хочу знать, почему это здесь написано.
Линтон захихикал: первое проявление веселья с его стороны.
— Он неграмотный, — сказал он двоюродной сестре. — Вы поверили бы, что существует на свете такой невообразимый болван?
— Он, может быть, немного повредился? — спросила серьезно мисс Кэти. — Или он просто… дурачок? Я два раза обратилась к нему с вопросом, и оба раза он только тупо уставился на меня: я думаю, он меня не понял. И я тоже, право, с трудом понимаю его!
Линтон опять рассмеялся и насмешливо поглядел на Гэртона, который в эту минуту отнюдь не показался мне непонятливым.
— Ничего тут нет, только леность. Правда, Эрншо? — сказал он. — Моя двоюродная сестра подумала, что ты кретин. Вот тебе последствия твоего презрения к «буквоедству», как ты это зовешь. А вы обратили внимание, Кэтрин, на его страшный йоркширский выговор?
— А какая, к черту, польза от грамоты? — рявкнул Гэртон, у которого в разговоре с привычным собеседником сразу нашлись слова. Он хотел развить свое возражение, но те двое дружно расхохотались; моя взбалмошная барышня пришла в восторг от открытия, что его странный разговор можно превратить в предмет забавы.
— А что пользы приплетать черта к каждому слову? — хихикал Линтон. — Папа тебе не велел говорить скверные слова, а ты без них и рта раскрыть не можешь. Постарайся вести себя, как джентльмен, — ну, постарайся же!
— Не будь ты скорее девчонкой, чем парнем, я бы так тебя отлупил! Жалкая тварь! — крикнул, уходя, разгневанный мужлан, и лицо его горело от бешенства и обиды; он понимал, что его оскорбили, и не знал, как на это отвечать.
Мистер Хитклиф, не хуже меня слышавший их разговор, улыбнулся, когда увидел, что Гэртон уходит; но тотчас затем бросил взгляд крайнего отвращения на беззаботную чету, которая все еще медлила в дверях, продолжая свою болтовню: мальчик оживился, обсуждая недочеты и недостатки Гэртона, и рассказывал анекдоты о его промахах; а девушка радовалась его бойкому презрительному острословию, не замечая, что оно выдает злобный нрав ее собеседника. Я начинала чувствовать к Линтону больше неприязни, чем жалости, и до некоторой степени извиняла теперь его отца, что он его ни в грош не ставит.
