Виктория Холт - Фаворитки
— Умер, — тупо сказала Нелл.
— Мадам, было сделано все возможное… Нелл бросилась на диван и закрыла лицо руками.
— Это не правда, — рыдала она. — У него все было в порядке. Иногда Джемми кашлял, и все. Почему мне не сказали?.. Мой маленький мальчик… Умереть из-за больной ножки!
— Мадам, он не долго страдал. Он умер тихо, во сне.
— Я не должна была его отпускать! — твердила Нелл. — Мне надо было держать его около себя. Он ведь совсем крошка. Мой малыш…
Ее пытались успокоить, но ничего из этого не получилось. Она отослала всех прочь. На этот раз Нелл хотела остаться одна.
Ее маленький Иаков, лорд Боклерк, для которого она планировала такое великолепное будущее, умер, и она никогда больше не увидит ни этих удивительных темных глаз, глядящих на нее, ни младенческих губок, просящих ее станцевать джигу.
— Это я позволила ему уехать, — говорила она. — Мне ни за что нельзя было его отпускать. Он был совсем крошка. Но я хотела сделать его герцогом, отпустила его. А теперь я его потеряла. Я никогда не увижу снова моего маленького лорда.
К ней послали лорда Берфорда, чтобы он хоть немного успокоил ее. Он вытер ей слезы и обнял ее.
— Я здесь, мама, — сказал он. — Я здесь, с тобой.
Тут она неистово сжала его в объятиях. Ей было безразлично, если он никогда не будет герцогом. Самым главным было то, что она держала его в своих объятиях.
Она никогда и никуда его не отпустит!
Нелл уединилась со своим горем. Жизнь, казалось, потеряла для нее всякий смысл. Она винила себя. Она так хотела, чтобы ребенок был воспитан как лорд. Она благодарила судьбу, что не отпустила из дому одного из своих сыновей.
Она еще оплакивала смерть Иакова, когда ей принесли весть о другой смерти. Умер граф Рочестер. Рочестер был ей добрым другом, он всегда давал ей дельный совет, из-за того, что он был весельчак и озорник и казался ей просто мальчишкой, хотя и был старше нее года на три, она печалилась о нем. Было горестно, что он, прожив всего тридцать три года, должен был умереть из-за своих излишеств. Бедный Рочестер, такой остроумный, такой блестящий — и ничего теперь от него не осталось, кроме нескольких стихотворений!..
Смерть ужасна. Умерла ее мать, но она была стара и Нелл никогда не любила ее. Было просто чудом, что джин не унес ее раньше. Но такие смерти, как маленького Джемми и Рочестера, она переживала тяжело. Она будет смеяться, она будет плясать и петь, но ее никогда уже не покинет сознание, что свершилось непоправимое.
Она была рада, что ничего не знала о той лихорадке, что недавно поразила Карла. Не было нужды волноваться, потому что он поправился до того, как она узнала об этой болезни. Но это может случиться вдруг, и в следующий раз может не быть такого счастливого конца.
Рочестер!.. Джемми!.. Она помнила о них постоянно.
Карлу, разделявшему ее горе из-за потери их сына, хотя он и не переживал его так глубоко, было грустно видеть в ней эту перемену.
Он хотел видеть прежнюю веселую Нелл.
Он повез ее в Виндзор и показал красивый дом неподалеку от замка.
Этот дом будет называться Берфорд-хаус, и это подарок короля Нелл. Усадьба была очаровательной.
— И совсем рядом с замком, — сказал, улыбаясь, король.
Этот дом невозможно было не полюбить. Он казался вполне подходящей резиденцией для милорда Берфорда. И Нелл изъявляла свою благодарность, стараясь прогнать все мысли о своем потерянном ребенке. Интерьер Берфорд-хауса был оформлен Веррио, придворным художником, работавшим в то время в королевском замке в Виндзоре. А Потвен, ее обойщик с Пел Мел, обставил дом по ее вкусу. Сад и огород в южной части усадьбы доставляли удовольствие, и она живо перепланировала их вместе с королем, а милорд Берфорд бегал от одного из них к другому — счастливый оттого, что его мать снова стала походить на себя, и его отец живет вместе с ней в новом доме.
В самый разгар террора виги сделали попытку заставить Карла узаконить Монмута. Только таким образом, уговаривали они, король может защитить свою жизнь и спасти свой народ от католических заговорщиков.
В палате лордов Карл терпеливо доказывал, что то, что они от него требуют, противозаконно. Он их заверил, что намеревается больше заботиться о себе, и своем народе.
Ему указывали на то, что законы, в случае крайней необходимости, всегда могут быть изменены.
— Если ваша совесть допускает такое, — отвечал Карл, — то у нее нет ничего общего с моей совестью. Заверяю вас, что я так люблю свою жизнь, что использую все возможности, чтобы достойно сохранить ее. Но не думаю, что после пятидесяти лет она может представлять собой такую ценность, что ее следует сохранять за счет утраты моей чести, моей совести и законности в этой стране.
В парламенте присутствовал Монмут, и когда Карл отвечал лордам, он наблюдал за этим молодым человеком. Он видел выражение горечи и разочарования на лице Монмута и думал: «Я был глуп, полагая, что он любит меня. Что он еще когда-нибудь любил, кроме моей короны?»
В тот день король одержал победу. Но Шафтсбери не сдавался. Он зашел так далеко, что хода назад уже не было. И он сознавал, что, проявив себя таким непримиримым врагом герцога Йоркского, должен всеми силами помешать его восшествию на престол. Теперь он пытался внести новый законопроект, чтобы заставить Карла развестись с королевой. Карл использовал свой обычный гамбит: он согласен на эту уступку при условии, что парламент будет распущен.
Все это время Луиза постоянно общалась с новым французским послом Барийоном, сменившим Куртэна. Она полагала, что видит возможность вернуть себе прежнее положение в отношениях с Карлом.
За годы террора она успела разобраться во всех хитросплетениях и поворотах сложной политики короля и парламента. Так как Данби оказался ныне узником Тауэра, она обратила свое внимание на лорда Сандерленда, одного из самых влиятельных людей в стране. Чтобы спастись, она прилагала весь свой ум и поняла, что следует использовать даже тех, кто хоть чуть-чуть в чем-то может быть ей полезен. Она помогала вновь утвердиться даже Шафтсбери; она позволила себе несколько дружеских жестов в сторону Монмута, хотя втайне надеялась, что ее сын, герцог Ричмондский, может быть узаконен и объявлен наследником престола; этого она, конечно, Монмуту не говорила.
Луиза собралась с силами и, будучи также и очень хитрой, начала украдкой подбираться к королю, а ее способность умно и проницательно разбираться в любом новом повороте в делах политики заставила его искать ее общества. Он навещал ее каждый день, хотя все ночи проводил только с Нелл. Последнее Луизу не очень заботило, так как она начала понимать, что, если будет вести себя умно, то и Людовик, и Карл придут к заключению, что она им необходима в проведении ими политики. Для Карла она была тем человеком, с кем он мог вести доверительные разговоры о том, что ему желательно получить от короля Франции; для Людовика она была человеком, осуществляющим влияние на короля Англии по его подсказкам.
Вскоре после роспуска парламента она пожелала встретиться с королем; он, увидев, что ей хочется поговорить с ним наедине, отпустил всех окружающих.
Одна из его маленьких болонок прыгнула ему на колени, и он нежно поглаживал ей уши, пока они разговаривали.
— Вот было бы счастье, — сказала Луиза, — если бы больше никогда не надо было собирать парламент!
— Всей душой с вами согласен, — ответил Карл. — Но, увы, вскоре придется собирать его снова.
Она придвинулась к нему поближе.
— А для чего, Карл?
— Из-за денег, — ответил он. — Нужны деньги. Стране нужны деньги. Мне лично нужны деньги. Парламент должен собраться и выделить их мне.
— Карл, а если нашлись бы другие возможности пополнить вашу казну… Тогда вы бы все равно думали, что необходимо созывать парламент?
Он поднял брови и улыбнулся ей, но был настороже.
— Если бы я могла пообещать кое-что Людовику… — начала она.
— Уже было достаточно обещаний.
— Да, а голландский брак и то, что вы до сих пор не объявили себя католиком, рассердило Людовика.
Карл беззаботно пожал плечами.
— Первое я сделал, — сказал он, — по настоянию народа. Что касается второго, то его мой народ не потерпит.
— А вы сами, Карл?
— Я человек нерелигиозный. Я не могу подчиняться, знаете ли. Но я полагаю, что католическая вера, конечно, больше подходит дворянину, чем мрачный протестантизм. Но я повторяю своего деда. Англия стоит принципа, как когда-то он говорил о Париже.
— В Дуврском договоре вы обещали провозгласить себя католиком.
— В подходящее время, — быстро ответил Карл.
— И это будет?..
— Когда мой народ согласится принять короля-католика.
— Вы имеете в виду… никогда, пока вы живы?
— Кто знает? Кто знает?
Какое-то время Луиза молчала. Религия всегда будет для Карла вопросом практической целесообразности, каким она была и для его деда, спасшего Францию от несчастья, к которому толкал страну религиозный конфликт. Ей придется забыть о своем большом желании выполнить эту часть своего долга перед Францией. Но она должна постараться укрепить привязанность Карла к своей родине не только для того, чтобы доставить удовольствие французскому королю, но и для того, чтобы упрочить свое положение.
