Виктория Холт - Мадонна Семи Холмов
– Как я вижу, тебе, мадонна Санча, не нужны покорные возлюбленные.
– Я думаю о Франческе и Бернардине.
– А они уже наверняка в объятиях своих любовников. Они также все это время, пока ты решала, кого из двоих братьев предпочесть, обменивались взглядами, так что эти две парочки достаточно хорошо знакомы. Ну, зачем мы тянем время?
– И верно… – прошептала она.
Чезаре был в ярости, потому что шпионы незамедлительно донесли до него новость: Санча и Джованни проводят вместе целые дни.
Он ворвался в апартаменты Санчи. Женщины как раз расчесывали ей волосы и, хихикая, обменивались оценками своих любовников. Он подошел, сбросил со стола блюдо со сладостями и проорал женщинам:
– Вон!
Они в страхе убежали.
– Ты блудница! Ты стала любовницей моего брата! Санча пожала плечами:
– А почему это тебя удивляет?
– То, что ты отдаешься всякому, кто ни попросит, меня не удивляет! Но то, что ты посмела разгневать меня, – да, удивляет!
– Удивительно другое: то, что у тебя нашлось время на меня рассердиться… Ты же все время мучаешься завистью и ревностью к Джованни, мысли твои заняты только одним: Джованни – герцог, Джованни – любимчик отца и так далее.
– Замолчи! Неужели ты полагаешь, что я позволю тебе так меня унижать?
– А я не думаю, что ты можешь хоть чем-то мне помешать.
Она повернулась к нему, в ее синих глазах горело желание. Когда он так гневался, он был для нее куда желаннее, чем когда проявлял свою к ней любовь.
– Что ж, Санча, ты еще узнаешь. Подожди.
– А я не очень-то склонна к ожиданию.
– Ты – блудница, я знаю, и самая презренная блудница в Риме. Жена одного брата, любовница двух других. Неужели ты не знаешь, что весь город говорит о твоем поведении?
– И о твоем, дорогой братец, и о Джованни, и о святом отце… И даже о Лукреции.
– Лукреция ни в чем не повинна, – резко возразил он.
– Да неужели?
Чезаре подскочил к ней и отвесил пощечину, она в ответ вцепилась зубами ему в руку. Кровь брызнула на ее покрасневшую от удара щеку.
И вид крови привел его в совершенное безумство. Глаза его загорелись, он схватил ее за руки, и она закричала от боли.
– Не думай, что ты можешь обращаться со мной так же, как с другими!
– Чезаре, мне больно!
– Как приятно слышать! Именно к этому я и стремлюсь. И снова в руку его впились острые зубки, он был вынужден отпустить ее, и тут она бросилась царапать ему лицо. Оба были возбуждены битвой, он снова пытался овладеть ее руками, но она не далась, схватила его за ухо и принялась выкручивать.
Они катались по полу, и, как это бывает с такими людьми, ярость и желание слились у них воедино.
Она сопротивлялась – не потому, что хотела сопротивляться, а потому, что желала продлить бой. Он называл ее незаконнорожденной, проституткой – любым именем, которое, как он знал, может оскорбить ее. Она не оставалась в долгу. А разве он сам не бастард?
– Грубиян! Кардинал! – ругалась она.
Она лежала на полу, тяжело дыша, в глазах ее сверкало дикое пламя, одежда была разорвана, и она продолжала бросать в него оскорбления:
– Весь Рим знает, как ты завидуешь своему брату! Ты… Кардинал! Ненавижу Его Святейшество! Ненавижу тебя, кардинал Борджа!
Он снова набросился на нее, она отбрыкивалась, он сыпал ругательствами, и вдруг наступила тишина… Потом она рассмеялась, встала, подошла поглядеться в отполированное металлическое зеркало.
– Мы с тобой похожи на двух оборванцев с Корсо, – сказала она. – Как мне прикрыть эти синяки и ссадины, которые ты мне наставил, ты, грубиян? Ах, но и я тебя хорошенько разукрасила. Игра стоила того, не так ли? Я начинаю думать, что на полу так же хорошо, как и в постели.
Он с ненавистью смотрел на нее. Но ей нравился такой взгляд. Это куда больше возбуждает!
– Теперь тебе будет с кем сравнивать моего брата, – заметил он.
– Это почему же?
– Потому что ты знаешь, что я человек темпераментный.
– Обожаю твой темперамент, Чезаре. И ты не можешь отказать мне в удовольствии возбуждать его.
– Значит, ты не бросишь моего брата? Она, казалось, размышляла.
– Но мы с ним доставляем друг другу столько удовольствий, – наконец, произнесла она в надежде вновь его разгорячить.
Однако он стал вдруг очень спокойным.
– Если ты предпочитаешь того, над кем потешается вся Италия, – что ж, продолжай.
И он вышел, оставив ее в глубоком разочаровании.
Папа с беспокойством наблюдал за растущей враждой между братьями.
Маленький Гоффредо был в растерянности: поначалу его радовало то, что оба его старших брата находили его жену такой привлекательной, но когда он понял, что его красавица-жена стала причиной столь острого раздора, заволновался.
Джованни не отходил от Санчи. Ему нравилось в открытую скакать рядом с нею по улицам Рима, он старался, чтобы слухи о них не миновали ушей Чезаре.
И вдруг Чезаре потерял к Санче всяческий интерес.
Отец послал за ним: Александр обнаружил, что с большей охотой обсуждает важные политические вопросы с Чезаре, чем со своим любимчиком Джованни.
– Дорогой сынок, – начал Александр, обнимая и целуя Чезаре, – я хотел бы обсудить с тобой некоторые проблемы.
И, к радости Папы, он увидел, что при этих словах лицо Чезаре разгладилось.
– Это касается мужа Лукреции, Сфорца…
Губы Чезаре презрительно скривились, и Александр заметил:
– Кажется, твое мнение об этом человеке совпадает с моим.
– Я глубоко опечален тем, – ответил Чезаре, – что моя сестра вынуждена коротать свои дни в этом городишке, вдали от нас… Его Святейшество посылает этому олуху приказы, которые он смеет игнорировать! Да Лукрецию давно пора избавить от этого болвана!
– Именно потому я тебя и пригласил. Но, Чезаре, запомни: наш разговор – секрет.
– Между нами двоими?
– Между нами двоими.
– А Джованни?
– Нет, Чезаре, нет. Я не могу доверить этот секрет даже Джованни. Джованни, в отличие от тебя, слишком легкомысленный. Я считаю, что тайну следует охранять самым строгим образом, поэтому выбрал в конфиданты именно тебя.
– Благодарю, святой отец.
– Дорогой мой сынок, я решил избавить мою дочь от этого человека.
– И каким способом?
– Существует развод, но церковь не любит разводов. И я, как глава церкви, обязан осуждать разводы – кроме как, скажем, при особых обстоятельствах.
– Значит, Ваше Святейшество предпочитает иной метод? Александр кивнул.
– Ничего невозможного нет, – ответил Чезаре, взор его сверкал. Да, необходимость умертвить Вирджинио Орсини печалила его, но необходимость избавиться от Джованни Сфорца? О, нет!
– Прежде всего, – сказал Папа, – мы должны вызвать его в Рим.
