Эми Фетцер - Невеста рыцаря
— Гейлен знал правду, и все же назвал тебя своим наследником, — протянула Шинид. Она была смущена и озадачена его откровенностью. Она подошла к нему и остановилась. Взгляд его пригвоздил ее к месту. — Ты уехал потому, что они лгали тебе?
Коннал покачал головой:
— Нет. Я мог бы простить их, ибо я любил Сиобейн и Гейлена и знал, что они любили меня. Но я был молод и разозлился на них за то, что они так долго это от меня скрывали. Но я не уехал бы, если бы не узнал, кто мой настоящий отец.
Коннал достал нож из чехла, висевшего у него на поясе, покрутил лезвие перед огнем, проверил пальцем остроту клинка. Потом взмахнул ножом, и красные пятна расползлись на подтаявшем снегу.
Шинид подбежала и вытерла кровь с его ладони.
Коннал схватил ее за руки.
— На твоих руках кровь предателя!
— Ничего подобного.
— Ты сама это говорила. Я убивал своих соотечественников.
— Во время войн случаются странные вещи. Англия пришла на нашу землю и не собирается уходить. — Шинид подула на ранку на его ладони. — И ты заслужил право зваться рыцарем. — Она посмотрела ему в глаза. — Я назвала тебя предателем, чтобы обидеть. Или от злости за то, что ты так долго отсутствовал. Чтобы причинить тебе боль, как ты причинил ее мне когда-то.
Коннал осторожно убрал волосы с ее лица.
— Я предатель и отступник, Шинид. Я отвернулся от своих соотечественников и променял их на жизнь крестоносца.
— Да, это так. Я больше не вправе судить о том, что тебя к этому побудило, но свой долг перед страной ты выполнил. Сейчас, когда вернулся. Что же до твоих настоящих родителей, то для меня не важно, кто они. — В глазах его читалось сомнение, и она горячо заговорила: — Разве Рори не хотел взяться за оружие? Разве он не призывал тебя объединить силы и вместе драться против англичан? Разве ты не сумел отговорить его от бессмысленного кровопролития?
Коннал удивленно заморгал.
— Откуда ты знаешь? — Ведь тогда она была на волосок от смерти.
Шинид пожала плечами. Она это знала, и все.
— Рори всегда был мятежником, а что до Рианнон… Кто был ее возлюбленным?
— Патрик. Он так сильно любил ее, что пришел за ней, зная, что скоро начнется резня, но она ничего не сказала об этом ни своей сестре, ни Гейлену. Она спрятала его. Он служил Лохлэнну О'Нилу, который хотел захватить Донегол, и она знала об этом. Они оба позволили убивать наших людей, но даже тогда Рианнон никому ничего не сказала!
— Это преступление на ее совести и на совести Патрика, а ты в этом не виноват.
Коннал окинул ее ледяным взглядом.
— Патрик мертв. Йен Магуайр сказал мне, что он бросился на меч, которым хотели убить Гейлена.
— Он искупил вину, пожертвовав своей жизнью. Коннал усмехнулся и метнул нож в снег. Острие врезалось в землю, как в масло.
— Одной жизнью не искупить жизни сотен невинных. И вообще, все это теперь не важно.
— Важно — если ты считаешь, что должен нести по жизни позор отца. — Она подбежала к нему, взяла его лицо в ладони и развернула к себе. — Нет, ты посмотришь мне в глаза, упрямый ты буйвол, и будешь слушать то, что тебе говорят! Ты не имеешь ничего общего с человеком, от семени которого был рожден. Жизнь его никак тебя не касалась, только смерть краем крыла задела твою жизнь. Ты сын Сиобейн и Гейлена, и на этом надо поставить точку. — Она отпустила его лицо, но не уходила. — И Гейлен правильно сделал, сказав тебе правду, и не только для того, чтобы ты был готов отстоять свои права, если кто-то узнает о твоем происхождении, но и для того, чтобы ты видел себя таким, каков ты есть, каким ты себя сделал, ради тебя самого, а не ради той крови, что течет в твоих жилах. Ты чист сердцем, а это главное.
Он жадно, с надеждой, смотрел в ее глаза. Бессознательно он молил ее освободить его от груза вины.
— Патрик был несчастным человеком. Я знаю его историю. Я знаю, что Лохлэнн шантажировал его, обещая в случае неповиновения расправиться с его семьей. Что может сделать человек, если кто-то возьмет в заложники его сестер и прикажет убить всех, кто находится в Донеголе, и лишь на этих условиях предоставить им свободу? Поставь себя на место Патрика, и ты поймешь, перед каким выбором он стоял. Любовь к своей семье заставила его сделать это. А любовь Рианнон к Патрику заставила ее молчать, ибо, если бы она назвала его имя, семья его была бы уничтожена.
Коннал не раз думал об этом. Находясь в сарацинском плену, он ставил себя на место Патрика. Что, если бы в заложники взяли его сестер и заставили бы в обмен на их жизни убить Шинид? Коннал сглотнул ставшую вязкой слюну. Душа его рвалась на части.
— Он мог бы прийти к Гейлену. Он мог бы все рассказать ему.
— Верно, но он не доверял англичанам. И все это уже случилось, Коннал. Все давно в прошлом.
Коннал потер щеки.
— Да, видит Бог, я все понимаю, но годы не изгладили стыд из моей души.
— Пора все забыть и начать жить заново.
Коннал опустил голову. Руки его бессильно повисли.
— Какая разница, чья кровь течет в тебе? — Она подошла, взяла его за руку. — Любая кровь красная. — Шинид коротко рассмеялась. — По правде, говоря, в тебе больше ирландского, чем во мне.
— Завидуешь?
Она покачала головой и приложила его ладонь к его груди. Глаза ее подернулись дымкой.
— Вот кто ты, — прошептала она, легонько постучав его по груди. — Ты — тот, кто живет в твоем сердце. Здесь. В сердце, которое болит, и страдает, и любит. — Он накрыл ее руку своей. — Мы не в силах властвовать над своим сердцем, Коннал. Но душа вечна. Помирись с собой и прости Рианнон.
Коннал зло прищурился.
— Она ждет тебя.
— Она не знает, что я рядом.
— Сколько лет она ждет в своей келье твоего прощения! И не устает тебя ждать.
Рука его скользнула по ее груди, коснулась сосков, и он услышал, как часто она задышала.
— Ты хочешь этого? — спросил он, обнимая ее за талию. Она улыбнулась.
— Главное, чтобы этого хотел ты.
Коннал вздохнул, словно непомерный груз свалился с то плеч.
— Я еще не решил.
Шинид снизу вверх заглянула в его глаза.
— Но ты подумаешь об этом? Он чуть заметно улыбнулся.
— Опять принялась мне докучать?
— Я не пытаюсь повлиять на твое решение, Коннал, но я буду рядом на случай, если понадоблюсь тебе.
Коннал вглядывался в ее лицо, и вдруг ему захотелось того, чего он сознательно лишал себя, без чего, как ему всегда казалось, он мог вполне обойтись.
— Почему?
«Потому что я люблю тебя», — могла бы она сказать, но вслух произнесла:
— Если мы не будем делить заботы и радости, между нами ничего не может быть.
— Даже если не считать той ночи, между нами и так много всего есть.
Она поежилась, хотя ей и не было холодно.
