Людмила Третьякова - Дамы и господа
Здание состояло из ста двадцати комнат, интерьер которых мог поспорить с убранством апартаментов столичной знати. Спальня хозяйки была декорирована розовым мрамором. По оценке специалистов, занимавшихся историей русских усадеб, «постройка столь крупного каменного сооружения в усадьбе, сравнительно далеко расположенной от обеих столиц, была весьма редким для того времени явлением».
Перед господским домом располагались роскошные цветники, а за ними парк с прудом, островами, мостиками, беседками, статуями и другими, как сообщалось, «бесчисленными затеями».
Внимательный глаз уловил бы некую особенность в планировке усадьбы. Она заключалась в том, что хозяйственные постройки, которым в русских имениях всегда отводилось место где-нибудь в отдалении, дабы не портить «приятности вида», в Грузинах располагались рядом с главным домом. Для Агафоклеи Александровны главным занятием и постоянной заботой оставалось хозяйство. Организованное ею с исключительным размахом и эффективностью, оно приносило огромные барыши.
Все хозяйственные постройки поражали своими масштабами и основательностью. Конный двор вмещал до 250 лошадей. Поголовье рогатого скота числом до 600 штук размещалось в помещениях из жженного кирпича под черепичной крышей. Такой же вид имели обширные риги, оранжереи, теплицы, мастерские…
Хозяйство действительно преогромное. Вероятно, в России того времени едва ли возможно было сыскать женщину, которая, подобно Полторацкой, единолично, никому ничего не передоверяя, справлялась с делом, хватившим бы на несколько мужчин. На берегах Невы сверстницы Агафоклеи Александровны танцевали менуэты, щебетали по-французски. Нежные личики, не знавшие ни ветра, ни дождя, ни солнечных лучей, и затейливые наряды делали их похожими на «сахарных куколок», созданных для одного лишь «пантомима любви».
…Конечно, и среди представительниц света, казалось бы, при их богатстве не нуждавшихся в приращении своего загородного хозяйства, иногда встречались женщины, прекрасно справлявшиеся с ролью помещицы. Они имели интерес к жизни «на земле», до мелочей «входили во все подробности сельского домоводства и экономии, знали счет денежке…»
«За гуся по 13 алтын, за утку 6 алтын, за индейку 10 алтын… и те деньги, конечно, выслать все сполна», — такое распоряжение дает управителю царевна Прасковья Ивановна, присовокупляя недовольно: «А быки и бараны от тебя высланы худые».
Рьяно занималась устройством своего загородного хозяйства и «чернобровая жена» Петра, императрица Екатерина I. Ею собственноручно велась подробнейшая ведомость «денежных получек и издержек от хозяйственных занятий». Прочие бездельницы могли бы взять пример со своей царицы: то она посещает огород, то принимает от садовников цветы, огурцы и фрукты, то заходит на конюшню «смотреть экипажи и лошадей…»
Барыни XVIII века, судя по их портретам, сплошь представлялись существами далекими от прозы жизни. Между тем, например, графиня Е.М.Румянцева учредила шерстяно-шелковую ткацкую фабрику для выработки чулок и ковров, занималась разведением лошадей, приторговывала, когда выпадал удобный случай, недвижимостью.
На зависть соседям Полторацкая расширяла свои владения, скупала земли не только в Тверской губернии, но и в весьма отдаленном Оренбургском крае.
От услуг управляющих она решительно отказалась. И правильно сделала. Нередко именно им беспечные дворяне, не имевшие охоты заниматься «прозой жизни», были обязаны своим разорением. Передав добро в чужие руки, они в конце концов оказывались в долгах. Так получилось, например, у Пушкиных: их управляющий открыл свой магазин на Невском, а им самим приходилось экономить на свечках.
Полторацкая не давала себя обманывать. Она придумала способ, при котором крупное воровство можно было легко обнаружить. В каждой принадлежавшей ей деревне, как это было принято, она назначала старосту, но долго он на одном месте не засиживался: хозяйка переводила его в другое имение. Его же избу занимал староста из соседнего села. Таким образом, по количеству перевозимых сундуков и мешков из амбаров достаточно точно можно было определить степень его честности.
Конечно, все требовало неусыпного хозяйского глаза, сметки, да и просто чисто физической выносливости. За день надо было побывать в самых разных местах, и далеко не всегда выручал экипаж. Иной раз Агафоклея Александровна, предпочитавшая обо всяком деле судить самолично, возвращалась в свой дом едва ли не замертво.
Нянька парила ей ноги, мазала медом и обвертывала сначала лопухом, а потом холстиной. «Лежи, красотуля, — говорила она хозяйке. — До завтрева все отойдет — хошь опять бежи».
Часто наезжавший в Грузины супруг Полторацкой ничем особенным не запомнился. В воспоминаниях о здешней жизни он почти не фигурирует. Видимо, особого веса в семье «полковник воспевательной музыки» не имел.
Конечно, женщины, подобные Полторацкой, были редки. И не случайно она, незнатная, жившая в захолустье, далекая от той «большой истории», которая вершится в столицах, стала одной из героинь фундаментального труда великого князя Николая Михайловича Романова «Знаменитые россияне».
В этой книге тверская помещица соседствует с фельдмаршалами, выдающимися государственными деятелями, царями, царицами и их сподвижниками.
«Умная и даровитая, — писал великий князь об Агафоклее Александровне, — она обладала железным характером и необычайной деловитостью, так что, начав с небольшого хозяйства, сумела составить значительное состояние — в 4000 душ, имела много винокуренных и других заводов и держала на откупе почти всю Тверскую губернию».
Конечно, путь к процветанию оказался небыстрым и тяжелым. Порой даже опасным.
С оборотистой предпринимательницей однажды случилась неприятная история. Она составила на себя подложное завещание от имени своего дальнего родственника. Открылось дело. Наказание за такие дела по законам Российской империи полагалось суровое. Ей грозила каторга.
Можно только гадать, какими силами и средствами красавице удалось вывернуться из железной хватки правосудия. Но потрясение оказалось чрезвычайно сильным и подвигло Агафоклею на неожиданный шаг: она дала зарок никогда больше не брать в руки пера и не нарушала его всю жизнь. В конце концов Полторацкая разучилась писать и читать. Все домашние, родные и знакомые думали, что она неграмотна.
Однако единоличное управление весьма разномастным, раскиданным на большие расстояния хозяйством ни на день не прекращалось. Полторацкая завела секретаря, принимала его подробнейшие отчеты и «со слуха» давала распоряжения. Обмануть ее было трудно: имея большой практический опыт и блестящую память, она держала в голове десятки цифр, множество мельчайших сведений о состоянии дел, придумывала и воплощала в жизнь все новые и новые экономические проекты, каким-то удивительным образом находя для их исполнения дельных, инициативных людей.
