Юджиния Райли - Триумф экстаза
В глазах Эдгара зажегся недобрый огонек.
— Да, в самом деле жаль.
В спальне, где одевались супруги, царило тягостное молчание. Эмили в одной сорочке подошла к шкафу и открыла дверцы. Она достала платье из голубой тафты и, обернувшись, подавила крик, готовый сорваться с ее губ, увидев взгляд мужа.
Никогда еще он не казался таким красивым и таким разгневанно-холодным. Эдгар стоял, небрежно прислонившись к высокому комоду, скрестив ноги в блестящих черных сапогах.
— Я в последний раз прошу тебя не надевать этот наряд. Эмили не ответила. Она подняла платье над головой и с вызовом попросила застегнуть.
Глаза Эдгара сверкнули, но он промолчал. Эмили пожала плечами и пошла к двери за Холли.
Он схватил жену за руку:
— Черт, повернись!
К ее изумлению, вместо того чтобы застегнуть платье, Эдгар стащил его через голову, бросил на стул и подхватил Эмили на руки.
— Если ты вознамерилась выставить себя на всеобщее обозрение, то недостатка внимания с моей стороны не будет. — И отнес жену на кровать.
— Нет, нет! — воскликнула Эмили, но не рискнула бороться с ним в своем положении. — Эдгар, прошу тебя, ребенок…
— Я не собираюсь причинять тебе вреда, — хрипло ответил он. — Но я с удовольствием напомню тебе, кому ты должна принадлежать в постели.
Эмили рассердилась и села.
— Ты ведешь себя жестоко, Эдгар.
— Кажется, наконец-то ты стала такой, какой мне хотелось тебя видеть. — Он отбросил сорочку и сел рядом, обняв ее за плечи. — Черт возьми, Эмили, я же сказал, что не причиню тебе вреда, — выругался Эдгар, почувствовав, как жена напряглась.
Обиженная, она посмотрела в его темные безжалостные глаза и с вызовом ответила:
— Те шрамы, которые ты оставляешь, не видны глазу.
Странно, но при этих словах суровое выражение его лица смягчилось, и Эмили увидела в глубине карих глаз искреннее сожаление.
— Возможно, ты права, дорогая, — с горечью ответил он, и глаза его затуманились. — Наверное, мы уничтожаем друг друга, любовь моя.
— Нет! — воскликнула она.
Но было уже слишком поздно, так как Эдгар привлек ее к себе и поцеловал. Они не занимались любовью, с тех пор как Дэвид привез платье. Ее тело изголодалось. Эмили оскорблял тот факт, что он собирался овладеть ею для того, чтобы доказать свою правоту, но была уже не в силах сопротивляться. Потому что в подсознании тревожно билась страшная мысль: возможно, они занимаются любовью в последний раз. Эмили знала, что не уступит мужу в вопросе о платье: слишком многое было поставлено на карту. Слишком он перестарался в своих усилиях раздавить ее гордость.
Эдгар тоже, казалось, чувствовал, насколько они близки к полному отчуждению, так как ласкал ее с удивительной нежностью, стоя на коленях, чтобы не причинить вреда ей или младенцу…
Открытая и уязвимая, Эмили была близка к эмоциональному срыву. Эдгар не облегчал ей задачу: он повернул к себе ее лицо и наблюдал за ее реакцией на свои движения так пристально, что это пугало. Его медленные, провоцирующие движения в конце концов довели Эмили до полубезумного состояния. Она резко выгнулась дугой, и Эдгар застонал и быстро привел их обоих к сокрушительному завершению, не отводя глаз от жены, которая, забыв обо всем, кричала в экстазе.
Они еще долго не разъединялись, глядя в глаза друг другу с покорной грустью, зная, что должны возвращаться к реальности, разрушающей их брак, и что, возможно, таких горестно-сладких, интимных мгновений больше никогда будет…
— Ничего не изменилось, не так ли? — с болью в голосе спросил он.
— О Господи! — простонала Эмили.
Ее душа разрывалась от противоречивых чувств: любви к нему и обиды на его вызывающее поведение. Победила раненая гордость.
— Ты думаешь, все можно решить, просто затащив меня в постель? Разве ты не знаешь, что брак — это нечто большее?
Эдгар сел на край постели и потянулся за одеждой.
— Да, брак — это нечто гораздо большее, например, жена должна соблюдать клятву подчиняться своему мужу!
— Муж тоже обязан уважать свою жену и не называть ее проституткой только потому, что ей хочется появиться в обществе красивой и нарядной!
Эдгар, сердитый и грустный, стоял возле кровати, натягивая сорочку.
— Черт с тобой, делай как знаешь. Но я хочу, чтобы ты запомнила то, что между нами произошло, Эмили. Хорошо запомнила, и пусть эти воспоминания согревают тебя в твоем гордом одиночестве.
И ушел, громко хлопнув дверью.
Позднее, когда Холли помогла ей надеть платье, Эмили стояла у туалетного столика и думала о том, что же произошло. Иногда Эдгар ничем не лучше взрослого ребенка. Они в первый раз принимают гостей, и все же ему понадобилось сердить и обижать ее, надрывать ей сердце!
Эмили посмотрела в зеркало. Правда, голубое платье сильно открывало ее красивую грудь, но многие из ее платьев имели низкий вырез. Почему же Эдгар закатил скандал по поводу именно этого платья? Только потому, что его подарил Дэвид!
Конечно, ревность мужа доказывала, что он испытывает к ней какие-то чувства. Но какие? Как к собственности, как к партнерше в постели, чтобы рожать ему сыновей? Неужели Эдгар такого плохого мнения о ней, что впадает в ярость всякий раз, увидев рядом с женой другого мужчину? Ну, видит Бог, она не намерена это терпеть! Она ничем не заслужила такого недоверия.
Эмили быстро провела щеткой по золотистым локонам, немного успокоилась. Достав из ящика бабушкину золотую брошь с сапфирами, она продела голубую ленточку в застежку. И повесила брошь на шею, которая легла в нескольких дюймах над белой атласной розой, в ложбинке между грудей.
Из зеркала на Эмили смотрела вовсе не потаскушка. Она увидела благородную леди, с высоко поднятой головой, в роскошном платье.
Хозяйку Бразос-Бенда.
Глава 5
1 октября 1841 года
Эмили, опираясь на руку Дэвида, вышла из экипажа. Солнце садилось на западе, заливая поляну янтарным светом. Широкие столы, накрытые яркими узорчатыми скатертями, выстроились под деревьями большим квадратом. В центре голая, твердая земля была подметена и приготовлена для танцев. От пряного, острого аромата мексиканской кухни немного кружилась голова, двое мексиканцев поворачивали над огнем бок быка.
Эмили оглянулась на Дэвида, который помогал Марии выйти из экипажа. Он улыбался ей снизу, и его глаза потемнели до цвета полуночной синевы.
Никогда еще Мария не выглядела столь потрясающе красивой! Ее черные как смоль локоны были уложены в высокую прическу и скреплены черным гребнем, а сверху накрыты кружевной мантильей. Гладкая оливковая кожа покрылась розовым румянцем, зеленые глаза блестели от возбуждения. Зрелые молодые груди были высоко подняты корсетом красно-черного платья.
