Элизабет Хойт - Обольстить грешника
Мелисанда ахнула от ужаса:
— Ты был ранен?
— Нет. — На его лице появилась гримаса, которая, очевидно, должна была означать улыбку. — Если не считать шишки на голове, я чувствовал себя прекрасно. Мы дошли до индейского поселения, находившегося на французской территории.
Джаспер снова отхлебнул виски, почти опустошив стакан, и закрыл глаза. Мелисанда знала, что это не конец истории — ведь от чего-то появились эти страшные шрамы на лице сэра Алистэра. Пытаясь успокоиться, она глубоко вздохнула и спросила:
— Что же произошло в лагере в том индейском поселении?
— Они называли это «пройти сквозь строй» — особое приветствие для пленных, попавших в лагерь. Индейцы выстраивались, и мужчины и женщины, в две длинные шеренги. И между этими шеренгами прогоняли пленных одного за другим. Пленные бежали, а индейцы били их тяжелыми дубинками и пинали. Если человек падал, его иногда забивали до смерти. Но ни один из нас не упал.
— Слава Богу, — выдохнула она.
— Мы тоже так думали. Но теперь я уже не так в этом уверен.
Он пожал плечами и снова поднес стакан к губам.
— Джаспер? — окликнула его Мелисанда. Ей хотелось, чтобы он прервал свой рассказ, — она боялась того, что могло последовать за этим. Ведь он столько уже перенес. К тому же было уже позднее время и он устал. — Джаспер?
Но он, казалось, не слышал ее. Он смотрел в свой стакан, словно погруженный в собственные мысли.
— А потом началось настоящее веселье. Они увели куда-то Рено, а Манро и Хорна привязали к столбам. Затем взяли горящие палки и…
Он закрыл глаза и сглотнул, не в силах произнести слова, которые он решился, наконец, сказать.
— Не надо, о, не надо, — шептала Мелисанда. — Ты не должен рассказывать мне об этом.
Он смотрел на нее с растерянным, и печальным, и трагичным видом. Смотрел, но не слышал.
— Их пытали. Жгли их. Огненно-красными палками. Этими палками размахивали и женщины. Женщины! И вот тогда-то глаз Манро… Боже! Это было самым ужасным. Я кричал, чтобы они прекратили, а они плевали на меня и отрубали мужчинам пальцы. Я понял: надо молчать, что бы они ни делали, потому что крики были проявлением чувств, а это еще сильнее ожесточало их. И я старался, Мелисанда, я старался, но вопли и кровь…
— О, дорогой мой, о, дорогой мой! — Мелисанда обняла его и прижала к своей груди. Теперь она уже не сдерживала слез — она рыдала над ним.
— На следующий день нас отвели в другую часть лагеря, — шептал Вейл на ее груди. — И там сожгли Рено. Распяли его на кресте, и крест установили на костре. Я думаю, он был уже мертв, потому что он не шевелился. И возблагодарил Бога за то, что мой самый дорогой друг умер, и больше не будет чувствовать боли.
— Тсс… — шептала Мелисанда. — Тсс… Но он не умолкал:
— А когда костер погас, индейцы отвели нас обратно в ту часть лагеря, где мы находились раньше, и там продолжили свое дело. С лицом Манро и грудью Хорна. Еще, и еще, и еще…
— Но, в конце концов, вас спасли, не так ли? — с отчаянием спросила Мелисанда. Он должен избавиться от этих ужасных образов и вернуться к чему-то жизнеутверждающему. Он выжил. Он жив.
— Спустя две недели мне сказали, что капрал Хартли привел группу спасателей и выкупил нас, но этого я не помню. Я был как во сне.
— Ты был в отчаянии и к тому же ранен, — попыталась успокоить его Мелисанда. — Это вполне понятно. Он неожиданно вырвался из ее объятий.
— Нет! Я ничуть не пострадал… Она смотрела на него:
— Но пытки?..
Он рывком распахнул рубашку и показал свою широкую грудь.
— Ты видела меня, моя милая жена. Есть ли на моем теле хоть один шрам?
Озадаченная, она опустила глаза на его гладкую грудь.
— Нет.
— Потому что они не тронули меня. И в течение всех тех дней, когда истязали других, они и пальцем не тронули меня!
Боже милостивый! Мелисанда смотрела на его грудь. Для такого мужчины, как Вейл, остаться единственным здоровым, не искалеченным было тяжелее, чем страдать от ран.
Мелисанда глубоко вздохнула и задала вопрос, которого он, очевидно, так ждал:
— Но почему?..
— Потому что я был свидетелем, самым старшим офицером после убийства Рено, единственным капитаном. Индейцы заставили меня наблюдать за происходящим, и если бы я только пикнул, они бы резали еще глубже и еще сильнее прижигали бы пленников своими палками.
Он смотрел на нее и улыбался страшной улыбкой, и демоны мерцали в его глазах.
— Разве ты не понимаешь? Они истязали других, а я сидел и смотрел.
Глава 16
Принцесса Отрада съела свой суп, и как вы думаете, что могло лежать на дне миски, если не серебряное кольцо? Король потребовал привести главного повара, и беднягу снова приволокли и поставили перед придворными. Но как бы его ни допрашивали, он клялся всем на свете, что не знает, как кольцо попало в суп принцессы. В конце концов, король был вынужден отослать его обратно на кухню. А придворные, сдвинув вместе головы, обсуждали, кто же добыл серебряное кольцо.
Но принцесса Отрада ничего не говорила. Она только задумчиво смотрела на своего шута…
Из «Веселого Джека»На следующее утро Мелисанду разбудил Маус, царапавшийся в дверь. Она обернулась и посмотрела на Вейла. Он лежал, закинув руку за голову, одеяла не закрывали всей его длинной фигуры. За последние пару ночей она обнаружила, что сон его стал беспокойным. Во сне он часто закидывал на нее руку или ногу, а иногда, просыпаясь, она обнаруживала, что он лежит, уткнувшись лицом в ее шею. Еще чаще он перекатывался на бок, таща за собой одеяла. Она не возражала. Стоило лишиться одеяла ради того, чтобы спать с ним.
Но после мучительной исповеди прошлой ночью ему было необходимо, как следует отдохнуть. Мелисанда осторожно выбралась из-под одеял и встала. Она надела простой лиф и юбку, завернулась в плащ и вместе с Маусом тихо вышла из комнаты. Они спустились по лестнице и через темные коридоры направились на кухню.
Здесь Мелисанда остановилась и огляделась вокруг. Кухня была огромной, с высоким куполообразным потолком, с облупившейся побелкой, и явно нуждалась в ремонте. В углу Мелисанда увидела пару разложенных тюфяков. На одном крепко спала Салли, а с другого приподнял голову мистер Пинч. Мелисанда молча кивнула камердинеру и выскользнула за дверь.
Они вышли из дома, и Маус в восторге начал носиться по длинной, спускавшейся террасами вниз лужайке, заросшей нестриженой травой, — должно быть, когда-то это была часть великолепного сада. Мелисанда пошла дальше. День выдался приятным, яркое утреннее солнце начинало разгонять туман, лежавший на зеленых холмах. Мелисанда остановилась и оглянулась на замок. При дневном свете он не выглядел столь угрожающим. Над пережившим непогоду розовым камнем поднималась ступенчатая крыша с торчащими тут и там печными трубами. На всех четырех углах выступали круглые башни, придававшие замку внушительный и древний вид. Мелисанда невольно подумала, как, наверное, холодно в этом замке зимой.
