Виктория Холт - Чудо в аббатстве
— Кезае! — Лицо его потемнело от гнева. — Кезае. — Он так произнес это имя, словно в нем было что-то непристойное. — Ребенок этой твари! Здесь!
«Ох, Бруно, — подумала я, — разве сам ты не ребенок этой твари?!» Конечно, он рассердился именно по этой причине.
— Послушай меня, — сказала я. — Кезая умирала и попросила меня позаботиться о ребенке. Я обещала и не возьму назад своего слова.
— А если я не захочу, чтобы ребенок жил здесь?
— Ты не будешь так жесток.
— Ты еще меня не знаешь, Дамаск.
Я пристально посмотрела на него. Таким я его еще никогда не видела. Лицо его было искажено от гнева. Казалось, будто расшалившийся малыш сдернул маску с этих неотразимых совершенных черт, которые так околдовали меня. Ненависть к этому невинному существу делала его похожим на дьявола.
Как всегда, когда я была встревожена, язык мой становился необычайно остер.
— Кажется, мне предстоит узнать нечто такое, что не доставит мне удовольствия! — воскликнула я.
— Ты отнесешь ребенка туда, откуда принесла, — приказал он.
— Ее место здесь.
— Здесь! В моем Аббатстве!
— Ее место со мной. Если это мой дом, то и ее тоже.
— Немедленно отнеси ее туда, откуда принесла.
— К ее прабабке, матушке Солтер, в хижину в лесу?
«О, Боже, — подумала я, — ведь она может быть и твоей прабабкой».
Я бы хотела, чтобы мне в голову не приходили такие мысли. Эта невинная малышка его сестра по матери, и поэтому он не желает держать ее в своем доме. Где же то божество, которым я так восхищалась? Его заменил человек с непомерной гордыней! Я ощутила страх. В этот момент я понимала Бруно лучше, чем когда-либо прежде, и я чувствовала, что он боится. Я была уверена, что могу любить в нем и его слабости, но в тот момент мои чувства к нему изменились. Обожание исчезло. Оно уступило место глубокой материнской нежности.
Мне хотелось обнять его и сказать: «Будем же счастливы. Забудем о том, что ты не такой, как другие люди. Мы принадлежим друг другу, мы чудесным образом получили замечательное Аббатство! У нас есть будущее. Давай построим наше Аббатство как приют для тех, кто в нем нуждается. Давай вырастим наших детей в мире и согласии, и пусть эта малышка будет первой».
Однако я поняла, что не вполне верю его складной истории о том, как он получил Аббатство.
— Я думал, что ты будешь делать только то, что мне нравится, — произнес Бруно.
— Ты знаешь, что самое большое мое желание — это угодить тебе.
— И все же ты делаешь это… Мы так недавно женаты, а ты уже поступаешь вопреки моей воле.
— Потому что я дала обещание — священный обет умирающей женщине. Ты должен понять, что я не могу нарушить моего слова.
— Отдай ребенка тому, кто до сих пор о нем заботился.
— Это ее прабабка, госпожа Солтер. Она угрожала мне проклятьем, если я не возьму ребенка. Но я оставлю ее у себя не из страха, а потому, что дала слово, и намерена сдержать его.
Несколько минут он молчал. Потом сказал:
— Я понимаю, что ты дала опрометчивое обещание. Это было неразумно. Это было глупо. Что же, пусть ребенок останется, но чтобы он не попадался мне на глаза. Я не желаю ее видеть.
Он повернулся и пошел прочь, а я печально смотрела ему вслед. Я была несчастна. Мне хотелось быть такой, как моя мать, безмятежной и несклонной к критике. Но я не могла сдержать ход своих мыслей. Я не могла не понимать, что Бруно побоялся обидеть лесную ведьму.
В наших отношениях появилась трещина. Ничто больше не будет прежним. Бруно понимал, что позволил маске на мгновение соскользнуть и что я увидела то, что за ней скрывается. И это сделал ребенок. Маленькая девочка заставила его проявить свою мстительность и, что еще хуже, трусость. С того момента между нами все изменилось. Мы реже бывали вместе. Ребенок занял значительную часть моего времени. Девочка была умной, шустрой и шаловливой, и каждый день я поражалась ее невероятной красоте. Она чувствовала неприязнь Бруно, хотя с первого дня ее появления в Аббатстве они едва ли видели друг друга. Я была уверена, что в душе она считала его чем-то вроде великана-людоеда.
Хани повсюду топала вслед за мной, так что мне не легко было где-нибудь бывать без нее. Я чувствовала, что она всегда в тревоге, если меня нет. При виде меня ее глаза вспыхивали радостью и облегчением, и это было восхитительно.
Естественно, что появление ребенка изменило домашний уклад. Если раньше он был довольно необычным, то теперь стал более нормальным. Бруно по-прежнему советовался со мной по поводу дома, строительство которого уже началось, и вел себя так, словно между нами не было разлада, но я понимала, что со временем он будет чаще видеть Хани и бесполезно станет прятать ее от него.
Казалось, он понимал это и смирился с неизбежным присутствием девочки. Я была рада, хотя и видела, что между ними существует явная неприязнь. У Бруно она выражалась в притворном безразличии, но Хани была слишком мала, чтобы скрывать свои чувства. Она убегала от него, а когда он был поблизости, прижималась ко мне.
Обстоятельства были непростыми, но с каждым днем я все больше любила девочку. Бруно я тоже любила, но иначе. Я обнаружила, что в мои чувства к нему закрадывается жалость.
Матушка объявила о предстоящем крещении близнецов, и Кейт написала, что приедет, оставив Кэри с няньками, а Ремуса с его делами. Конечно, она остановится в Кейсман-корте, но первым делом заглянет в Аббатство повидать меня.
Через несколько дней она появилась и, верная своему слову, тотчас же пришла в Аббатство. В своем чудесном бархатном платье красавица Кейт выглядела более элегантной, чем когда-либо. Октябрьский ветер разрумянил ее лицо и теребил выбившиеся из прически прядки волос.
Кейт вошла в холл и огляделась. Я стояла на площадке, расположенной наверху первого лестничного пролета, и увидела ее за несколько секунд до того, как она заметила меня.
— Кейт! — воскликнула я. — Ты прекрасна, как никогда!
Она сделала гримасу:
— Я готова умереть от скуки. Даже двор стал смертельно скучным. Я должна многое рассказать тебе, Дамаск. Но прежде есть много, что я хотела бы узнать.
Она оглядела громадный холл с деревянным потолком, лепными арками и резными украшениями.
— Так это и есть жилище старого аббата. Очень красиво. Клянусь, оно выигрывает в сравнении с замком Ремуса. Но я даже сейчас не могу поверить в твое замужество, Дамаск!
Она схватила мою руку и взглянула на кольцо на моем пальце.
— Чему ты так удивляешься? — спросила я.
— Вообще-то Бруно следовало жениться. И, конечно, это должна была быть одна из нас. А я уже вышла замуж за Ремуса, так что оставалась только ты. Но эта усадьба… и обстоятельства ее приобретения… им, который был так беден. Как Аббатство попало в его руки?
