Виктория Холт - Чудо в аббатстве
— Я хотел бы немного поговорить с тобой, прежде чем ты уйдешь, Дамаск.
Я пошла вслед за ним в комнату, которая была кабинетом моего отца. Много раз мы беседовали здесь, глядя на лужайку у реки. Я почувствовала острую тоску по былому, и мне захотелось увидеть отца, обсудить с ним свои опасения. Я могла бы даже поговорить с ним о Бруно.
— Я хочу знать, что происходит в Аббатстве, — сказал Саймон Кейсман. — До меня дошли странные слухи.
— Какие слухи? — Я надеялась, что мой голос не выдаст охватившую меня тревогу.
— Слухи о возвращении некоторых монахов. Я осторожно сказала:
— Клемент и Юджин, работавшие на моего отца, получили у нас место.
— Монахи! — произнес он, прищурив глаза, — И другие тоже. Все монахи.
— Земли в Аббатстве обширные, — возразила я. — Есть ферма, которая должна давать прибыль. Если там и есть один или два монаха, то только потому, что они искали работу.
— Надеюсь, — сказал он, — что вы с мужем не совершаете ничего противозаконного.
— Я не понимаю тебя.
— Аббатство Святого Бруно распущено. Было бы неразумно возрождать его, даже человеку, носящему фамилию Кингсмен.
— Многие Аббатства стали поместьями, поскольку король и его министры подарили их. Надеюсь, вы не возражаете против этого?
— Лишь в том случае, если те, кому они были подарены, не нарушают закон.
В этот момент я ощутила твердую уверенность в том, что Саймон предал моего отца и ненавидела его за это.
Я решила помучить его:
— Владельцы таких Аббатств, как наше, конечно, должны полностью использовать возможности своих владений. Я и понятия не имела о том, как велико оно и сколько в нем было всего: ферма, мельница, пруды, полные рыбы. Аббатство очень богатое, и мы хотим получать большие доходы.
Я увидела зависть, светившуюся в его глазах. Его губы скривились.
— Будь осторожна, Дамаск. Боюсь, что в Аббатстве происходит много странного. Ты можешь оказаться в опасности.
— Ты боишься этого! Нет, ты надеешься на это.
— Теперь мне трудно тебя понять.
— Ты хотел бы добавить Аббатство к своим владениям. Ты говорил мне об этом. Но ты опоздал. Оно наше.
— Ты не правильно меня поняла. Разве не был я всегда добр к тебе? Разве я не позволил тебе жить здесь как дома?
— У меня уже был дом.
— Ты намерена мучить меня. Ты всегда это делала. Прекрати, Дамаск. Так будет лучше. Если бы ты была моим другом…
— Я не понимаю, что ты имеешь в виду.
— Я предлагал тебе замужество.
— И быстро утешился с моей матерью.
— Я сделал это, чтобы сохранить тебе крышу над головой.
— Ты так заботлив.
— Ты и твой муж не слишком раздражайте меня. Если правда, что вы собираете монахов, то берегитесь. Я знаю, что у вас живут не только Клемент и Юджин.
— Эти двое пришли из этого дома, помни это. Ты обвиняешь нас в том, что мы даем приют монахам, а ты сам? Разве не на тебя они работали? Как бы тебе самому не оказаться виновным в том, в чем ты обвиняешь нас. У моего мужа есть добрые друзья при дворе. Он был даже представлен королю.
С этими словами я поклонилась и оставила Саймона Кейсмана. Я знала, что он смотрит мне вслед взглядом, в котором смешиваются гнев и желание, взглядом, который я так хорошо знала. Он никогда не простит мне, что я отказала ему и вышла замуж за Бруно. И тем более не простит Бруно то, что тот приобрел Аббатство, которым он так хотел завладеть.
Его слова продолжали звучать в моих ушах: «Берегись!».
Не посоветовавшись с Бруно, я наняла двух служанок. Они были сестрами служанок из Кейсман-корта. Они собирались предложить свои услуги моей матери, но, узнав о моем приглашении работать в Аббатстве, охотно согласились.
Я объяснила Бруно, что таким образом наши владения будут больше походить на обычное поместье, и это его позабавило.
Через несколько недель одна из них, Мэри, пришла ко мне с глазами, полными благоговейного страха. Она была в лесу, в доме матушки Солтер. Она немного покраснела, поэтому я догадалась, что ходила она за приворотным зельем. И матушка Солтер послала мне весточку. Она хотела немедленно встретиться со мной.
Тем же утром я заглянула в хижину старухи. Как и прежде, там горел огонь. От почерневшего котла шел пар. Черный кот прыгнул на лавку и смотрел на меня своими желтыми глазами.
— Присядь, — сказала матушка Солтер, и я села у очага напротив нее. Она что-то помешала в котле и сказала:
— Пришло время, госпожа, сдержать свое обещание. Сейчас у тебя прекрасный дом. Ты готова принять ребенка.
Она встала и отдернула занавеску — на соломенном тюфяке лежал спящий ребенок. Я посчитала, что ей должно было быть почти два года, ибо она была дочерью Кезаи и Ролфа Уивера. Ребенок, о котором я обещала позаботиться.
Так много всего случилось с тех пор, как я дала это обещание, что успела забыть о нем. И теперь я была в замешательстве. Когда я давала клятву взять ребенка, мой отец был жив. Он согласился с тем, что ребенок будет жить в нашем доме.
Матушка Солтер почувствовала мою тревогу.
— Ты не можешь отказаться от обещания, данного умирающей, — сказала она.
— С тех пор как я дала его, обстоятельства изменились.
— Но клятва есть клятва.
Ребенок открыл глаза. Девчушка была красавицей. У нее были темно-синие, фиалкового цвета глаза, а ресницы густые и черные, как и волосы.
— Возьми ее, — велела матушка Солтер. Ребенок улыбнулся и потянулся ко мне. Когда я подняла ее, она обвила руками мою шею, как велела ей матушка Солтер.
— Ну, дитя жимолости, — сказала ей ведьма, — обними свою мать.
Девочка удивленно взглянула мне в лицо. Я никогда не видела такого прелестного существа.
— Вот, — сказала матушка Солтер, — помни свою клятву. Горе тем, кто нарушает обеты, данные умершим.
Я с девочкой на руках вышла из хижины ведьмы. Я отнесла ее в Аббатство.
— Что это за ребенок? — требовательно спросил Бруно.
— Я принесла ее, чтобы она здесь жила, — ответила я. — Она будет нашей дочкой.
— Клянусь Богом, — воскликнул он, — ты делаешь странные вещи, Дамаск! Зачем ты принесла в дом этого ребенка? Я уверен, у тебя скоро будет собственное дитя.
— Я обещала взять ее. Тогда это было легко. Мой отец был жив. Я рассказала ему о своем обещании, и он сказал, что я должна его сдержать.
— Но зачем давать такие обещания?
— Оно было дано умирающей. Он пожал плечами:
— Слуги позаботятся о ней.
— Я обещала относиться к ней, как к своей дочери.
— Кому ты дала такое обещание?
— Бруно, — сказала я, — я дала его Кезае на ее смертном одре.
