Вера Крыжановская - Два сфинкса
Схватив жезл о семи узлах, Аменхотеп потер его между ладонями. На конце жезла появилось пламя и в тот же момент вспыхнули все треножники, – каждый пламенем другого цвета. Все вместе они составляли семь цветов радуги.
Огненные языки, поднявшись, образовали род свода над неподвижным телом Эриксо, освещая его разноцветными лучами, ибо хотя они и соединялись, но не сливались воедино.
Тогда Аменхотеп мерно запел какую–то странную песню, которая то звучала могуче, то, замирая, переходила в легкий ропот. Жезл он вращал над головой, а другой рукой, казалось, указывал куда–то вдаль.
В эту минуту он был великолепен со своим фосфоресцирующим телом, с ослепительным пламенем, горевшим над его головой, и с выражением непоколебимой воли, светившимся в его взгляде.
Вдруг из–под ног Аменхотепа появился легкий дым. Земля дрожала, сильные порывы ветра со свистом потрясали стены комнаты. Охваченный внезапной слабостью, Ричард ухватился за бронзовый шандал. Свинцовая тяжесть разлилась по всему его телу. Он был точно парализован; но ясность ума ни на минуту не затуманилась, и он все видел и слышал с какой–то болезненной чуткостью.
Вдруг раздался сильный удар, и Ричарду показалось, что комната словно сорвалась со своего места, как дерево вырывается из земли, и завертелась с поразительной быстротой.
Комната, казалось, поднялась в воздух и со свистом пересекала пространство. Стены и потолок исчезли в сероватом сумраке, изборожденном молнией. Но тем отчетливее видны были тело Эриксо, лежащее на ложе под огненным сводом, и Аменхотеп, который похож был на статую из раскаленного железа. Не будучи в силах выносить ослепительного света, исходившего из этой картины, Ричард закрыл глаза.
Головокружительный полет через пространство все продолжался, но через некоторое время движение замедлилось, а затем совсем прекратилось. Тогда Ричард открыл глаза.
И тут он с удивлением взглянул на непонятное, представлявшееся ему зрелище. Одна из стен подземной комнаты исчезла и, как бы составляя ее продолжение, к ней присоединилась другая комната, роскошно меблированная в стиле Ватто. С потолка спускалась лампа под розовым абажуром, нежным светом озаряя мебель, обтянутую белой шелковой, затканной розанами материей, туалет, драпированный кружевами, с зеркалом в серебряной раме, с графской короной наверху, и кровать с вышитыми подушками, на которой лежала молодая девушка, видимо погруженная в тяжелый и беспокойный сон.
Сердце Ричарда перестало биться. Он тотчас же узнал эту комнату: то была спальня Tea, а там, за полуоткрытой дверью, находился ее рабочий кабинет. Сама Tea извивалась и стонала на своем шелковом ложе; а в нескольких шагах от нее стоял мрачный черный подиум, на котором лежало неподвижное тело Эриксо.
Ричард инстинктивно сознавал, что должно совершиться что–то ужасное, что Tea грозит смертельная опасность. Страх, жалость и любовь волновали его душу. Ему хотелось вскрикнуть, броситься к ней и спасти ее, но все усилия его были напрасны. Он не мог сделать ни одного движения; ни один звук не выходил из его сдавленного горла.
Состояние его не поддалось бы никакому описанию. Он думал, что задохнется в своем бессилии. Ричард видел, как Аменхотеп проник в комнату Tea, откинул одеяло, поднял молодую девушку и принес ее к ложу. Поддерживая Tea одной рукой, другой он сорвал с нее батистовую рубашку. Затем, вытащив из–за пояса нож, – лезвие которого словно сделано было из пламени, которое извивалось и метало искры, – он вонзил его в грудь Tea по самую рукоятку. Вытащив дымившийся нож, он погрузил его в неподвижное тело Эриксо.
Tea неподвижно лежала на руках мага. Из разверстой раны на груди ручьем текла какая–то странная, дымящаяся, похожая на кровь, красная жидкость. Аменхотеп поднял свою жертву так, чтобы этот живительный поток падал на тело Эриксо, которое скоро приняло нежный розовый оттенок, тогда как тело Tea стало походить на труп. Когда это истечение окончательно прекратилось, Аменхотеп приложил свой нож плашмя к ране, и кожа вновь стала совершенно целой. Уничтожив следы раны и на теле Эриксо, маг бросил на кровать тело Tea. В ту же минуту черное, но прозрачное покрывало разделило обе комнаты, как бы стена из темного стекла.
Тогда Аменхотеп поднял жезл и снова запел, а комната пришла в движение. Как сквозь туман, Ричард видел башни и сады замка Кронбург, а затем все исчезло. Они со свистом неслись в пространстве, пока не произошел новый толчок. Головокружительное движение сразу прекратилось, и все приняло свой прежний вид.
В ту же минуту Эриксо испустила нечеловеческий крик. Затем она приподнялась на ложе и прижала обе руки к сердцу.
С минуту она сидела неподвижно, словно задыхаясь, с широко раскрытыми глазами. Вдруг она увидела Аменхотепа, узнала его – и с хриплым стоном откинулась назад.
Аменхотеп стоял и презрительно смотрел на нее. В глазах его светилось гордое сознание своего могущества. Он владел силами природы и управлял ими по своему желанию. Кто же мог осмелиться противиться его воле?
Затем, не спеша, он надел свою длинную тунику, убрал и запер в шкатулку вещи, и, подойдя к Эриксо, которая все еще сидела, закрыв лицо руками, сказал спокойно, с оттенком легкой иронии:
– Изменница! Ты вообразила, что можешь пренебречь мной. Вместо того, чтобы ждать здесь, пока я окончу важную работу, ты овладела новым телом, думая ускользнуть от меня и, таким образом, достигнуть цели, к которой настойчиво стремишься, а именно: овладеть человеком, которого ты любишь, но который не любит тебя. Ты забыла только одно, что ты – «моя вещь», до которой никто не дотронется без моего разрешения. Как видишь, твоя душа должна была покинуть похищенное тело и вернуться в это. Теперь я привяжу тебя к себе еще более могущественными узами. А пока живи в этой пирамиде, принадлежащей мне. Для тебя я создам здесь дворец и все земные наслаждения. Но берегись еще раз обмануть меня! Это дорого обойдется тебе.
Эриксо подняла голову и слушала, устремив на него взгляд, полный смертельной ненависти. Все тело ее содрогалось.
– Проклятый! – прерывающимся от волнения голосом вскричала она, стремительно вскакивая. – Ученый разбойник! Ты овладел человеческим существом, чтобы мучить его, сделать своей вещью, отняв у него все законные права. Я ненавижу и презираю тебя! Какие бы узы ты ни придумывал, чтобы связать меня, я ненавижу тебя, убегу и сделаю все на свете, чтобы ускользнуть от твоей тирании! Если существует небесное правосудие, оно скоро положит конец твоим преступлениям.
В эту минуту она увидела Ричарда, который все еще стоял, как пьяный, прислонившись к бронзовому шандалу, и с криком удивления и радости бросилась к нему на шею.
