Елена Арсеньева - Лаис Коринфская. Соблазнить неприступного
Знатоки, глядя на эти статуи, уверяли, будто они изображают живших в давние времена любовников и принадлежат резцу того самого скульптора, который изваял статую Афродиты Пасеасмены, найденную в капище Кибелы.
Воистину, Афродита не напрасно благословила ее путь в Коринф, в свой храм!
Лаис была одной из тех великолепных женщин, о которых говорили: «Подлинное наслаждение можно познать только у гетер, которые отдаются, как шлюхи, и в то же время умеют вести себя, как самые изысканные и высокородные госпожи!»
Народ стекался смотреть на роскошные колесницы Лаис, когда она, одетая в одежды из драгоценных тканей, отправлялась на прогулку. Вокруг нее постоянно толпились богатые поклонники, художники и поэты прославляли ее. Без нее не начинали ни народного праздника, ни храмовой церемонии…
Наслаждаясь жизнью, для которой она была рождена и на которую она была благославлена Афродитой, наслаждаясь всеобщим поклонением, Лаис и не заметила, как прошло двадцать лет.
Двадцать лет…
И куда они подевались?! Вчера еще она была юной, как полураспустившаяся роза, а нынче с пышной розы вот-вот облетят лепестки…
Ярким сиянием своей красоты Лаис все еще затмевала остальных женщин, однако чувствовала, что время ее как похитительницы мужских сердце проходит. Только верные друзья не изменяли ей, а остальные поклонники приходили и уходили… Причем уходили теперь гораздо чаще, выбирая более молодых и свежих, хоть, возможно, и менее искушенных в любви гетер. Но где Лаис блистала по-прежнему, так это в импровизации и танцах!
Тем временем утонул во время бури у берегов Эфеса Неокл. Ушли на поля асфоделей Артемидор и Клеарх…
Давно умерла Кирилла, да и верховной жрицей школы гетер стала уже другая Никарета.
Лаис покинули все, кого она любила.
И лучшая коринфская гетера решила, что ее жизнь тоже кончена…
Она все чаще приходила на могилу Гелиодоры, гладила рукой плиту с надписью: «Прекрасная Гелиодора, подруга Лаис, жертва коварства Мауры» — и думала, что пора бы уже сочинять и надпись для собственного надгробия. Только кто придет сюда вспомнить о ней и принести жертву ее тени?
Как Лаис жалела теперь, что у нее не было детей! Она оставалась одна. Правда, Нофаро и Дарей, у которых, кроме Дороса (он жил поочередно то в Мегаре, то в Эфесе, а теперь стал наследником Неокла и окончательно перебрался в дом своего деда), было еще пятеро детей, не забыли Лаис и звали ее к себе в Мегару. И Лаис все чаще думала, что, наверное, надо и впрямь поехать туда, выстроить себе дом над бухтой Нисея и жить поблизости от людей, которые одни только и остались от ее прошлого.
И вот однажды в Коринф приехал юноша из Фессалии по имени Хризос…
…Хризос все не появлялся. Однако и гарпии перестали швыряться камнями. Наверное, устали и присели отдохнуть.
Лаис облегченно перевела дух, устроилась поудобнее под прикрытием колонн и стала смотреть на дальний луг, откуда должен был прийти ее несравненный возлюбленный.
О цветущие луга Фессалии!.. Ничего подобного не видела Лаис в жизни, а она прожила достаточно, чтобы пресытиться виденным. Эти луга, исполненные красок и ароматов, и, конечно, Хризос, неодолимая страсть к нему, по сравнению с которой все прочее, ею испытанное, казалось лишь бледными лунными лучами по сравнению со жгучим солнцем (о это великое и безжалостное свойство любви — затмевать прошлое!), — вот что вывело ее душу из дремотного оцепенения, вот что заставило ощутить себя молодой, пылкой, безрассудной — и снова полюбить жизнь.
О Хризос, дитя Афродиты! Клянусь, вы с Эросом братья,
Но он разит нас стрелами любви к другим —
Ты же тратишь все стрелы на то, чтобы сердца поразить
Любовью к себе одному!
Так сказала ему Лаис — и этих слов оказалось достаточно, чтобы у Хризоса раскрылись глаза. Он увидел и красоту, и обольстительность, и ум — и пал к ее ногам, так что Лаис вновь ощутила себя первой красавицей и первой гетерой Коринфа.
Она с нетерпением ждала ночи, которая сделает Хризоса рабом Лаис и рабом лона Лаис, какими всегда становились все ее поклонники.
Однако он не пришел. Он исчез…
Наутро Лаис получила письмо. Это было письмо не мужчины, а мальчишки, испуганного тем вожделением, которое она в нем пробудила, испуганного тем смятением, которое поселилось в его сердце.
А больше всего его испугали ее годы. Она годилась ему в матери, она была старше его почти на двадцать лет!
Лаис в ярости разорвала письмо в клочки и пролила столько слез, сколько не проливала их, чудилось, за всю жизнь. А потом засмеялась.
Она смеялась над Хризосом, который отказался от счастья, за которое другие мужчины готовы были отдать не только деньги, но и жизни. А Лаис предлагала ему это счастье даром! Она готова была осыпать его этим счастьем, как некогда влюбленные мужчины осыпали ее лепестками роз и золотыми монетами, когда она танцевала перед ними, а они кричали наперебой:
— Лаис Каллипигоя! Лаис, о Лаис!
Лаис смеялась долго, но смех скоро сменился унынием.
Вот теперь она точно решила покинуть Коринф!
Дом в Мегаре был куплен, почти все свои вещи Лаис отправила туда. Не сегодня завтра она должна была уехать и сама, как вдруг пришло новое письмо от Хризоса!
Совсем другое письмо, полное такой любви и нежности, от которых Лаис снова заплакала — на сей раз счастливыми слезами. Он писал, что горько раскаивается в своем малодушии, что страстно любит Лаис и больше не может бороться с этой любовью, что жаждет заключить возлюбленную в объятия, однако он болен и не может приехать в Коринф. И у него нет сил ждать своего выздоровления, он даже боится умереть и больше никогда не увидеть Лаис! О, если бы она сама могла приехать… он был бы счастливейшим человеком в Ойкумене!
Лаис умчалась из Коринфа с такой невероятной быстротой, словно у нее выросли крылья. Вернее, крылья выросли у того корабля, который она наняла, чтобы добраться до Фессалии морем: морские путешествия были ей знакомы с ранней юности и она любила море.
Ее корабль пристал к берегу в Волосе, а оттуда она наняла носильщиков, чтобы ее доставили к храму Афродиты, где ей назначил свидание Хризос. Да, сначала это показалось Лаис прекрасным предзнаменованием, однако чем дальше она продвигалась к храму, тем медленней шли носильщики. Наконец они отказались следовать дальше, потому что испугались женщин.
— Женщин?! — засмеялась Лаис.
— Да ты только посмотри, госпожа…
Она выглянула из-за занавесок своих носилок — и тотчас отпрянула внутрь с криком ужаса. Почудилось, будто к ней со всех сторон слетаются жительницы Аида или гарпии: уродливые, иссохшие, ужасно одетые, какие-то косматые…
