Серж Голон - Анжелика
Из всего, что услышала Анжелика, она уяснила только одно: гость был ярым сторонником вышеназванного Декарта, а ее муж, наоборот, выступал против его учения.
Глубоко усевшись в обитое штофом кресло, в своей излюбленной небрежной позе, Жоффрей де Пейрак вел эту ученую беседу, казалось, почти с тем же легкомыслием, с каким обсуждал с дамами рифмы какого-нибудь сонета. Его непринужденная манера держаться была полной противоположностью чопорности профессора; страстно увлеченный разговором, тот сидел на самом краешке табурета, напряженно выпрямившись.
– Не спорю, ваш Декарт – гений, – говорил граф, – но из этого не следует, что он прав всегда и во всем.
Профессор горячился.
– Мне было бы любопытно узнать, в чем, по-вашему, он ошибается. Давайте разберемся! Декарт – первый, кто противопоставил схоластике и идеям абстрактным и религиозным свой экспериментальный метод познания мира. Отныне о вещах будут судить, исходя не из незыблемых абсолютных понятий, как это делали некогда, а опираясь на исследования и опыты, чтобы затем уже вывести математические законы. И этим мы обязаны Декарту. Так как же вы, человек, судя по всему, реалистического склада ума, столь ценимого в эпоху Возрождения, как же вы можете не разделять этой теории?
– Я разделяю ее, поверьте, мой друг. Я убежден, что без Декарта наука до сих пор не выкарабкалась бы из-под того пласта невежества и глупости, под которыми она была погребена последние столетия. Но я упрекаю его в недобросовестности по отношению к собственному гению. Его теории изобилуют совершенно очевидными ошибками. Впрочем, не буду вас разуверять, коли уж вы так убеждены в его правоте.
– Я приехал из Женевы, преодолев заснеженные горы и реки, чтобы принять ваш вызов в споре о Декарте, и готов вас выслушать.
– Возьмем, если не возражаете, принцип гравитации, то есть закон взаимного тяготения тел, и, следовательно, закон земного притяжения. Декарт утверждает, что, когда любое тело сталкивается с другим, оно может привести его в движение только в случае, если превосходит его по своей массе. Таким образом, удар пробкового шара не сможет сдвинуть с места шар чугунный.
– Так это же очевидная истина. Разрешите мне напомнить вам формулу Декарта: «Во всей материи есть известное количество движения, которое остается постоянным».
– Нет! – воскликнул Жоффрей де Пейрак, так стремительно поднявшись с кресла, что Анжелика вздрогнула. – Это – мнимая истина. Декарт не проверил ее на опыте. Для того чтобы убедиться в своей ошибке, ему достаточно было выстрелить из пистолета свинцовой пулей, которая весит одну унцию, в тряпичный мяч весом более двух фунтов. Тряпичный мяч сдвинулся бы с места.
Берналли посмотрел на графа с явным изумлением.
– Вы меня смутили, не отрицаю. Но удачно ли вы выбрали пример? Может быть, здесь присовокупляется какой-нибудь новый элемент?.. Как бы его назвать: мощность, сила…
– Это просто-напросто элемент скорости. Но он проявляется не только при стрельбе. Каждый раз, когда какое-нибудь тело перемещается, возникает скорость. То, что Декарт называет «количеством движения», – это закон скорости, а не арифметическая сумма вещей.
– Но если закон Декарта не годится, то что же вы предлагаете взамен?
– Закон Коперника. Он говорит о взаимном притяжении тел, об этом невидимом свойстве всех предметов, таком же, как свойство магнита, которое нельзя вычислить, но нельзя и отрицать.
Берналли, подперев кулаком подбородок, задумался.
– У меня тоже возникали подобные вопросы, и я обсуждал их с самим Декартом во время нашей встречи в Гааге, перед тем как он уехал в Швецию, где – увы! – ему суждено было умереть. Знаете, что он мне ответил? Он заявил, что этот закон притяжения должен быть отменен, так как в нем есть «нечто оккультное» и он априори еретичен и подозрителен.
Граф де Пейрак расхохотался.
– Декарт был трусливым человеком, а главное – он боялся потерять тысячу экю пенсии, что выдавал ему кардинал Мазарини. Он помнил о несчастном Галилее, который под пытками инквизиции вынужден был отказаться от своей «ереси о движении Земли», но позже, умирая, простонал: «И все-таки она вертится!». Вот почему, когда Декарт в своем «Трактате о свете» вернулся к теории поляка Коперника «Об обращениях небесных кругов» и воздержался от утверждения, что Земля вертится, он ограничился тем, что сказал: «Земля не движется, но вовлечена в движение круговоротными вихрями». Не правда ли, очаровательная гипербола?
– О, я вижу, вы беспощадны к бедняге Декарту и в то же время считаете его гением, – сказал профессор.
– Да, когда великий ум проявляет такую узость, я беспощаден. Декарт, к сожалению, был озабочен тем, как бы спасти свою жизнь и обеспечить себя хлебом насущным, которым он был обязан лишь щедротам сильных мира сего. Добавлю еще, что, по моему мнению, он показал себя гением в области чистой математики, но был довольно слаб в динамике и вообще в физике. Его опыты с падающими телами, если он действительно проводил их, крайне примитивны. Для того чтобы они были полноценными, он должен был принять во внимание один необычный, но, с моей точки зрения, вполне реальный факт: воздух не является пустотой.
– Что вы хотите этим сказать? Ваши парадоксы пугают меня.
– Я хочу сказать, что воздух, в котором мы двигаемся, в действительности являет собою плотную субстанцию, нечто вроде воды, которой дышат рыбы: субстанцию, обладающую некоторой эластичностью и некоторым сопротивлением. Короче, субстанцию, хотя и невидимую глазу, однако вполне реальную.
– Вы пугаете меня, – повторил итальянец.
Он встал и в волнении прошелся по комнате. Потом остановился и несколько раз, словно рыба, раскрыл рот, покачал головой и снова вернулся на свое место у камина.
– Мне так и хочется назвать вас безумцем, – добавил он, – но где-то в глубине души я с вами согласен. Ваша теория могла бы служить завершением моего труда о движении жидкостей. О, я отнюдь не сожалею, что проделал такое опасное путешествие, ведь оно доставило мне несказанное удовольствие беседовать с великим ученым. Но будьте осторожны, мой друг: если даже мои взгляды, далеко не такие смелые, как ваши, признаны ересью, из-за чего я вынужден был переселиться в Швейцарию, так что же ждет вас?
– Пустяки! – отмахнулся граф. – Я никого не стремлюсь переубедить, кроме тех, кто посвятил себя науке и способен понять меня. У меня даже нет желания описать результаты моих трудов, чтобы издать их. Для меня работа – просто удовольствие, как и песенки, которые я сочиняю с очаровательными дамами. Я спокойно живу в своем замке в Тулузе, и кому охота искать здесь со мной ссоры?
