Сара Маклейн - Распутник
— И сколько всего собак живет в доме?
Пенелопа, вспоминая, наморщила носик, и выражение ее лица — отголосок их детства — потрясло его так, что ему немедленно захотелось пальцем разгладить морщинки на этом дерзком носике.
— Десять? Одиннадцать? — Она пожала плечами, едва заметно, но так мило. — Честно говоря, я давно сбилась со счета. Это Брут.
— Похоже, он тебя любит.
Она улыбнулась:
— Он любит внимание.
Майкл решил, что, как это ни глупо, но он бы с радостью отдал свою долю в «Ангеле» за то, чтобы она вот так же нежно и ласково гладила по голове его.
— Вы видели, какой Тоттенхем статный! И такой красивый! — выпалила Оливия, усевшись в кресло рядом с Майклом и наклонившись к нему. — Я понятия не имела, что зять с такой репутацией, как у вас, может быть знаком с таким потрясающим потенциальным мужем!
— Оливия! — У маркизы Нидэм и Долби был такой вид, будто она сейчас скончается на месте от стыда. — Такие вещи не обсуждают с пэрами!
— Даже с зятьями?
— Даже с ними! — Голос леди Нидэм взлетел на несколько октав. — Здесь уместно принести извинения!
Пиппа подняла глаза от миски с полосками бумаги, приготовленными для шарад, и поправила очки.
— Она не хотела сказать, что у вас дурная репутация, милорд. Она просто...
— Ну ладно, хватит, — вмешалась Пенелопа. — Играем? Оливия, ты первая.
Похоже, Оливия только рада была начать игру. Она подошла к большому камину, вытащила полоску бумаги, прочитала ее и поджала губы, обдумывая стратегию.
Однако вместо того чтобы пантомимой изобразить задание, она подняла глаза и спросила:
— Как вы думаете, Тоттенхем купит мне очень большое обручальное кольцо?
— «Женитьба Фигаро», — само собой разумеющимся тоном сказала Пенелопа.
— Я всегда любила рубины, лорд Борн. Полагаю, они идут к моему цвету лица. Это так. На случай если к слову придется. С кем-нибудь.
Тоттенхем определенно здорово влип.
— О, я даже не сомневаюсь, что случай подвернется очень скоро, — сухо произнесла Пенелопа. — О чем еще говорить таким мужчинам, как Борн и Тоттенхем, как не о драгоценностях и дамском цвете лица?
— Ты сильно удивишься, узнав, о чем мы только не разговариваем, — с серьезным видом предупредил он жену, и она снова рассмеялась. — Я буду помнить, что вы предпочитаете рубины, леди Оливия.
Она улыбнулась:
— Смотрите не забудьте.
— Я не уверена, что драгоценные камни могут подчеркивать цвет лица, — задумчиво сказала Пиппа. — Играем.
— Филиппа, мы пригласили лорда Каслтона на завтрашний ленч, — объявила маркиза. — Надеюсь, после обеда вы двое выкроите время для прогулки.
— Это будет славно, мама. — Пиппа даже глазом не моргнула. — Пять слов.
— Тоттенхема на ленч не пригласили, — надула губы Оливия.
— Ты не должна разговаривать, Оливия, — сказала Пиппа. — Но поскольку ты произнесла ровно пять слов, все прекрасно.
Майкл улыбнулся, услышав это остроумное замечание, но не мог не отметить полное отсутствие интереса в ответе свояченицы. Очевидно, что она не хочет выходить за Каслтона. Впрочем, винить ее за это не приходится; Каслтон полный идиот. Борну потребовалось всего несколько часов, чтобы понять — Пиппа намного умнее большинства мужчин, и брак с Каслтоном будет для нее ужасным. Разумеется, брак с Каслтоном будет ужасным для любой девушки, но Филиппу он просто погубит. А Пенелопа возненавидит его за то, что он не принял никаких мер.
Майкл взглянул на жену. Она пристально за ним наблюдала. Пенелопа нагнулась к нему.
— Ты это предотвратишь?
Он заколебался. Каким же образом?
От необходимости отвечать его спасла повернувшаяся к ним Филиппа.
— Что за ерунда? Вы это видите?
Он не обращал внимания, но Оливия, оказывается, показывала пантомиму: по очереди то хлестала кого-то кнутом, то корчила гримасу, плотно зажмурившись, оскалив зубы и распластав пальцы по обеим сторонам рта.
— «Запрячь кальмара»! «Выпороть солнце»! — гордым тоном выкрикивала маркиза, вызывая смех у всех остальных.
— Пьесу под названием «Запрячь кальмара» я бы прочитала с огромным удовольствием, — хихикнула Пиппа и повернулась к Пенелопе. — Пенни, ну в самом деле. Нам нужна твоя помощь.
Пенелопа внимательно всмотрелась в Оливию, и Майкл с трудом смог отвести от нее взгляд, зачарованный такой сосредоточенностью. Интересно, каково это — вызвать к себе такой интерес? Или такую удовлетворенность? Снова вспыхнула ревность, и он мысленно выругал себя. Взрослые мужчины не должны ревновать к собакам или к свояченицам.
— «Укрощение строптивой».
Оливия остановилась.
— Да! Спасибо, Пен. Я уж начала чувствовать себя глупо.
— О, чушь. Хотела бы я посмотреть, как ты станешь это изображать. Кто следующий?
— Очередь Пенни. Она догадалась первой.
Пенелопа встала, расправила юбки и направилась к импровизированной сцене. Майкл смотрел, как она вытаскивает полоску бумаги и разворачивает ее. Она надолго задумалась, затем что-то придумала, и лицо ее просияло.
Пенелопа подняла вверх три пальца, и он сразу представил себе, как они прикасаются к его щекам, к подбородку, к губам.
— Три слова!
Пенелопа застыла, отдала честь сестрам и с очень прямой спиной начала маршировать по сцене. Полные груди натянули ткань платья.
— Маршировка!
— Солдаты!
Пенелопа рукой сделала подтверждающий жест.
— Наполеон!
Она изобразила стрельбу из ружья, и внимание Майкла приковалось к тому месту, где плечо переходит в шею, — к нежной ямке, которую он жаждал поцеловать... к местечку, которое он целовал бы в другое время в другом месте, будь он другим человеком.
Человеком, которого она могла бы любить.
Если бы их брак был построен не на мести, а на чем-то другом.
Майкл не хотел, чтобы Пиппа победила. Он хотел победить сам. Произвести впечатление на Пенелопу.
— Одиссей, — сказал он.
Пенелопа заулыбалась широко и радостно, захлопала в ладоши и ликующе подпрыгнула пару раз, затем снова изобразила стрельбу из ружья и начала маршировать по маленькой сцене. Затем резко повернулась и показала прямо на Майкла. Внимание всех присутствующих обратилось на него. Он напрягся и ощутил себя настоящим героем, догадавшись:
— Троянская война!
— Да! — радостно выдохнула Пенелопа. — Отлично, Майкл!
Он не удержался от бахвальства:
— И правда здорово, да?
Пенелопа улыбнулась, но что-то в ее взгляде не понравилось Майклу — что-то, похожее на грусть. И виноват в этом только он. До него она была намного счастливее. До него она улыбалась и смеялась, и играла со своими сестрами в разные игры, не вспоминая о своей невезучей судьбе.
