Ангелочек. Время любить - Дюпюи Мари-Бернадетт

— Мадам, я хотел бы прояснить кое-какие детали, — сказал Луиджи. — У меня уже возникли небольшие проблемы. Хотя я считаю себя способным играть роль какого-нибудь там Жозефа де Беснака, я требую, чтобы меня называли Луиджи. Раньше у меня был довольно глупый план прикинуться аристократом, но теперь я решил от него отказаться.

— Что ты хочешь этим сказать? — взволнованно спросила Жерсанда слабым голосом.

— Я собирался с сегодняшнего дня бросать на ветер ваши деньги, тратить ваше состояние на наряды, постричься, приобрести золотые часы, заколки для галстуков, но теперь меня это все не забавляет. Вчера вечером я сообщил Анжелине, что Луиджи исчез. Но с тех пор мне не по себе, поскольку я жил с этим другим «я» двадцать лет. Выбор был трудным, но я предпочитаю оставаться Луиджи — цыганом, не имеющим ни стыда ни совести. Итак, я не желаю больше слышать это имя — Жозеф. И я ни за что не стану делать вид, что я не тот, кем являюсь на самом деле.

Жерсанда поспешно согласилась с Луиджи, хотя и не понимала, почему это было так важно для него.

— И не надо строить иллюзий. Я буду жить у вас, но только потому, что не хочу подпортить репутацию повитухи Лубе и прелестной Розетты. Одинокий мужчина, да еще странно одетый, который наслаждается обществом двух молодых женщин… Да это вызовет скандал! Пусть Анжелина не может служить образцом добродетели, но зачем выводить из заблуждения порядочных горожан? Она потеряет своих пациенток, а те лишатся первоклассных услуг. Я не собираюсь взваливать на себя такую ответственность!

Старая дама вздрогнула, услышав, в чем Луиджи обвиняет Анжелину.

— Какие же сплетни позволяют тебе ставить под сомнение добродетель этой молодой женщины?

— Это не сплетни, а ее собственное признание. Я удостоился откровенной исповеди, и это было сделано по всем правилам. Это было потрясающе! Я возомнил себя кюре и отпустил ей все грехи.

— А она? Надеюсь, ты не открыл ей всей правды обо мне? Сейчас она, должно быть, меня проклинает.

— Нет, я сохранил в тайне ваш отвратительный поступок, мадам. Успокойтесь! Я не собираюсь сеять смуту, поскольку и сам заинтересован, чтобы ваше окружение сохраняло о вас хорошее мнение. Так продолжим наш маскарад! Будем примеривать образы потерянного и вновь обретенного сына и матери, которую все считают жертвой злого рока. В таком случае все будут думать, что когда-то вы меня хоть немного любили… Но на самом деле ваша страсть к роскоши оказалась сильнее материнской любви. Говоря откровенно, мне с этим трудно смириться. Потребуется чудо, чтобы я когда-нибудь начал испытывать к вам хотя бы каплю уважения.

Мертвенно-бледная Жерсанда прижала одну руку к груди, а другой вытерла носовым платком виски.

— Я не могу упрекать тебя, Луиджи, — сказала она. — И все же ты сделаешь мне прекрасный подарок, поселившись в моем доме. По крайней мере, я буду знать, что ты здесь, я буду видеть тебя, слышать твой голос, твои шаги. Прости, у меня больше нет сил. Мне надо немного отдохнуть. Скажи Октавии, что я не голодна. И даже если ты в этом не заинтересован, знай, что отныне этот дом принадлежит тебе, равно как и мои капиталы, и владения в Лозере, и прекрасный городской дом в Пюи-ан-Велэ. Как только я почувствую себя лучше, мы пойдем к нотариусу и оформим все документально. Теперь, прошу тебя, возьми деньги из шкатулки. Купи себе лошадь, коляску или фаэтон и… скрипку.

— Пианино. Здесь найдется место для пианино? — спросил Луиджи с просветлевшим от радости лицом.

Сейчас он был похож на довольного ребенка. Жерсанда на мгновение закрыла глаза. По ее щекам текли слезы. Она на секунду увидела сына таким, каким он был в детстве, если бы в столь раннем возрасте он мог бы восхищаться.

— Тебе было очень плохо в монастыре? — задыхаясь, спросила Жерсанда.

— Нет, учиться музыке было для меня истинным счастьем. Я стал страдать гораздо позже, когда отправился завоевывать мир. Но удача улыбнулась мне. Я встречал милых, нежных особ, которые дарили мне ласку и примирили меня с женским полом. Но оставим эту тему. Вы устали. Вам надо беречь себя, пока вы не оформите на меня наследство у нотариуса.

С этими ядовитыми словами Луиджи вышел из комнаты. Старая дама, содрогаясь от рыданий, шептала:

— Он не взял деньги из шкатулки, мой малыш, мой ребенок! Мой Жозеф… Как мне хотелось бы ласкать тебя, баловать!

Анжелина, держа Анри на коленях, стала есть булочку. Ее отец откупорил бутылку игристого вина. Сначала он налил вина своей супруге. По такому случаю Жермена встала с постели. Хотя она чувствовала себя уставшей и была бледной, хорошее настроение и отменный аппетит предвещали скорое выздоровление.

— Давайте выпьем за нашу семью, — предложила она. — Какой чудный получился обед благодаря тебе, Анжелина, и тебе, Розетта. Я никогда не ела таких вкусных булочек.

— Спасибо, мадам. Мне нравится печь.

— И ты положила черники столько, сколько нужно, — похвалил Розетту сапожник. — Я славно поел.

Огюстен Лубе улыбался. Розетта еще никогда не видела сапожника таким веселым, и это пробудило у нее тягостные воспоминания. С самого начала она с тяжелым сердцем поглядывала на Огюстена Лубе, особенно когда он покровительственно смотрел на Анжелину. Он тепло называл ее «моя дочь». Точно так же он вел себя с малышом Анри. «Пусть мсье Лубе суровый человек, пусть он хотел отречься от своей дочери, тем не менее он сильно ее любит и никогда не причинит ей зла, — думала Розетта. — И малышу тоже. Он не хотел его знать, он стыдился его, но сейчас он так ласков с ним. Как бы мне хотелось иметь такого отца!»

Обед превратился для Розетты в настоящую пытку. У нее пропал аппетит, и она жалела, что все так получилось. А ведь она с таким нетерпением ждала этот воскресный обед… Булочки казались ей пресными и безвкусными, игристое вино тоже. До нее словно сквозь туман доносились смех, разговоры, лепет Анри. Ей было стыдно, она чувствовала себя дрянной девчонкой.

«Из-за меня малыш заплакал, а он такой милый! — думала Розетта. — Но если бы я взяла его на руки, я осквернила бы его. Я больше не хочу, чтобы он меня целовал. Нет!»

Анжелина была так счастлива, что почти не смотрела на Розетту. При других обстоятельствах она заметила бы, что ее подруге нехорошо, но она буквально упивалась этими мгновениями нежданного счастья. Она даже не мечтала, что однажды, сидя за столом с отцом, будет смотреть, как он обнимает Анри. Такой поворот событий придавал ей оптимизма. Она даже подумала, что Гильем теперь не будет ее мучить и что Луиджи к ним привыкнет. Когда она вспоминала, как целовалась с Луиджи вчера, ее пробирала восхитительная дрожь.

— А черника? — вдруг вспомнила Жермена. — Я сварила бы варенье, но это долго… К тому же я не умею. Не надо разбазаривать ягоды. Какой он щедрый, этот мсье!

— Разрази меня гром! Он должен быть щедрым! — Огюстен усмехнулся. — Два сына сразу!

Не вдаваясь в интимные подробности, Анжелина, едва приехав, рассказала о появлении в Мули на свет близнецов, восторгаясь, что столь необычные роды прошли так быстро.

— Мы сварим варенье, и я принесу вам горшочек, — пообещала она. — Правда, Розетта? Розетта!

— Да, мадемуазель. Простите, я задумалась. Последнее время я какая-то рассеянная.

Огюстен назидательно поднял вверх указательный палец и серьезно сказал:

— Не надо быть рассеянной, малышка. Некоторые оплошности могут нам дорого стоить. Кстати, запирайтесь на ключ и возьмите к себе овчарку. Я видел странного типа, акробата. Он нес футляр для скрипки. Возможно, эти люди понимают толк в музыке, но они способны украсть кошелек или лошадь. И еще, Анжелина, я советую тебе оставить Бланку в нашей конюшне, тем более что ты приехала сюда прямо из Мули. Разрази меня гром! Ты можешь пойти на улицу Мобек, я не стану тебя ругать.

Сапожник расхохотался. Но тут заговорила Анжелина:

— Папа, не стоит бояться этого человека. Я ждала окончания обеда, чтобы поговорить о нем. Речь идет о Жозефе де Беснаке, который называет себя Луиджи. Он сын мадемуазель Жерсанды.