Йорг Кастнер - Смертельная лазурь
— Спорить не берусь, — только и сказал я, отступая на шаг и оставив его в покое.
«Верно ли ты поступаешь, втягивая этих двух проспиртованных морских волков в такие дела?» — спросил я себя. Впрочем, как бы там ни было, спохватываться поздно. Да и время не терпело, так что следовало действовать, а не рассусоливать.
С тех пор как я за два дня до описываемых событий вернулся на Розенграхт, ничего существенного не произошло — Рембрандт по-прежнему отсутствовал, и можно было только гадать, где он мог быть. В одном я был уверен, и уверенность эта крепла: Рембрандт на самом деле не был безумцем, как могло показаться на первый взгляд. По его словам, он видел на улице умершего сына Титуса. Естественно, такое можно было приписать лишь безумию старика. А если старик действительно видел его? И вот нынешней ночью мне предстояло убедиться, так это или нет, и, может, каким-то образом набрести на след. Если Рембрандта так и не найдут, Корнелия наверняка лишится рассудка. Вот я и отправился после обеда в «Черного пса», уговорить Роверса и Поола сопровождать меня в ночной вылазке.
— Есть! — донеслось до меня радостное восклицание моряка с опаленной порохом щекой, слишком громкое для тайного предприятия, в котором мы участвовали, и едва не заглушившее отвратительный скрип распахиваемой двери.
Мне передался непокой старика Хенка. Я казался себе в ту ночь вором. Темнота хоть и была нашей сообщницей, но помогала и тем, кто вознамерился бы сцапать нас.
— А теперь быстро внутрь! — торопил я своих приятелей, и мы поспешили внутрь церкви Вестеркерк.
Идя последним, я, стараясь не шуметь, затворил за собой дверь. Церковь освещалась слабым светом свечей, их мерцание было заметно снаружи. Но их света было явно мало, поэтому пришлось вновь зажечь фонарь. Я осмотрелся. Мы находились в боковом приделе. Хотя я, побывав здесь в воскресенье перед тем, как направиться в «Черного пса», изучил внутреннее расположение, я входил в церковь с главного входа. Поэтому не сразу сориентировался в царившей здесь полутьме, но уже мгновение спустя вел Роверса к расположенному вблизи колонны захоронению — нашей цели.
— Это здесь, — проговорил я, указав на пол. — Давайте, начинайте, но старайтесь не шуметь!
Поол развязал принесенный с собой мешок, мы разобрали увесистые кирки и молча стали долбить сплошной пол. Каждый удар гулким эхом отдавался под темными сводами церкви, я от души надеялся, что лишь мое разгоряченное воображение заставляло меня воспринимать его как гром.
Сначала казалось, что монолитный пол не желает поддаваться, затем он кусок за куском стал проваливаться, и перед нами разверзлось внушительное отверстие.
Внезапно Роверс замер.
— Здесь что-то деревянное. Разве вы не видите?
Еще раз подивившись зоркости старика Хенка, я, склонившись над дырой, увидел доски — это мог быть только гроб.
Расширив отверстие, мы продели под гробом принесенные с собой толстые веревки и медленно дюйм за дюймом стали поднимать его. Наконец гроб стоял перед нами.
Расширив от ужаса глаза, Роверс сначала уставился на гроб, потом перевел взгляд на меня.
— Вы правда собрались открыть его, Зюйтхоф?
— А для чего мы здесь, как вы думаете? Просто так, по-развлекаться? Ну-ка давайте ломик!
Поол извлек из мешка небольшой лом, при помощи которого я после нескольких попыток сумел приоткрыть крышку. Совсем снять ее я не решался — Титус умер всего год назад. Интересно, успело ли тело полностью разложиться?
В конце концов я решительным движением приподнял крышку. Моему взору открылись останки, но… это не были человеческие останки. Тем более взрослого человека. Мелковаты косточки для мужчины, каким был Титус. Да и формой тоже не походили не человеческие. Удлиненный череп мог принадлежать только животному.
— Что это? — прошептал объятый страхом Ровере. Старик еле шевелил губами, я едва расслышал его.
— Когда-то была собака, — невозмутимо пояснил Поол. — Или, может, волк. Или кто-нибудь сродни им.
— Но, клянусь всеми морскими божествами, кто же станет хоронить зверя в церкви — храме Божьем?
— Вот и я многое отдал бы, чтобы знать, — задумчиво ответил я.
Не могу сказать, испугала ли меня странная находка, или же, напротив, я почувствовал облегчение. Я понятия не имел, что она должна означать. Жив ли Титус? Если да, то Рембрандт вполне мог видеть его на улице. Но ведь Титус, если верить им, умер от чумы на глазах у всех домочадцев! Как можно было вернуть с того света умершего? И как заменить в гробу тело покойника на издохшего пса?
Наша ночная находка вызывала куда больше новых загадок, чем разгадок старых. Одно не внушало сомнений: Рембрандт и его умерший — или живой — сын втянуты в нечто такое, о чем порядочному гражданину вообще лучше не знать, коль он желал спокойно спать по ночам.
Чем дольше я вглядывался в собачьи косточки, тем сильнее охватывало меня беспокойство. Даже мурашки по спине побежали. Как рассказать обо всем Корнелии? И стоит ли вообще рассказывать? Мне хотелось хоть как-то успокоить ее, утешить, но как она поведет себя, узнав, что в могиле ее любимого брата в церкви Вестеркерк захоронены собачьи кости?
— Ставьте гроб на прежнее место, — распорядился я, прикрывая гроб крышкой. — Нам больше здесь делать нечего.
— Днем они все равно заметят, что здесь кто-то похозяйничал, — заметил Поол.
— Значит, надо постараться замести следы, — ответил я, помогая им установить гроб в могилу.
Покончив с этим, мы постарались уничтожить следы нашего визита. Ян Поол убрал инструмент в мешок, но тут случайно выронил кирку, которая со звоном упала на каменный пол.
— Тише ты, Ян! — прошипел Хенк Роверс.
— Ладно, ладно, — пробурчал Ян, запихивая кирку в мешок.
Завязав мешок, он перебросил его через плечо, и мы стали пробираться к боковому входу, через который вошли в церковь. В этот миг свет фонаря выхватил из темноты чей-то силуэт. Приглядевшись, мы увидели низенького, толстенького человечка с выпученными от страха глазами. Точь-в-точь как Хенк Роверс полчаса назад.
— В-вы кто? — запинаясь, пролепетал он.
— Рабочие, — поспешил успокоить его я. — Вот, пообещали, что к завтрашнему дню закончим, но… Пришлось ночью доделывать. А вы кто будете?
— Я? Я смотритель этой церкви Адриан Веерт. Моя очередь сегодня звонить к заутрене, потому что…
Смотритель внезапно умолк, потом отпрянул и присмотрелся к нам.
— Я вас не знаю. И ни о каких работах мне тоже неизвестно. А мне непременно сказали бы, если… Ведь именно я…
И снова онемел. Пару мгновений спустя он бросился к выходу и завопил во все горло:
