Йорг Кастнер - Смертельная лазурь
Я уже не поглядывал вверх, взгляд мой застыл нас стене емкости. Станет ли она моей могилой? Передо мной с ужасающей отчетливостью встало лицо Корнелии. Девушка улыбалась мне, и эта милая улыбка придавала мне сил. Хоть на минуту, на секунду оттянуть ужасный, мучительный конец. До конца остаться мужчиной. По-видимому, фортуне было не угодно, чтобы мы с Корнелией были вместе. И все же я был ей благодарен за то, что хотя бы знал ее. Силы уходили, ослабевшие руки с трудом повиновались, но я с удивительным спокойствием воспринимал приближавшуюся гибель. Сколько еще я продержусь? Минуту? Две? Или отсчет шел уже на секунды?
И тут мне показалось, что вода начала спадать. Нет, уровень ее на самом деле понижался, причем именно в ту минуту, когда я готов был покориться ей, вода стала уходить, обнажая изъязвленную ржавчиной, покрытую слизью стенку емкости. Не веря себе, я отметил, что и сам постепенно оказываюсь на воздухе.
Я прекратил орудовать помпой. Продолжить и тем самым ускорить свое вызволение? Не этого ли дожидался мстительный де Гааль? Может, это очередная его уловка, объясняемая стремлением продлить мои муки?
Мне было наплевать. У меня не было сил противостоять пытке, замышленной теми, кто жаждал моей погибели. У меня не было сил даже поднять голову и взглянуть на них. Обессиленно рухнув на станину помпы, я дожидался, что будет дальше.
Вода уходила и с бульканьем исчезла в сливном отверстии в полу, неизвестно почему вдруг открывшемся.
Лязгнула железная дверь, впуская Питерса и Бринка. Надзиратели без единого слова стали снимать с меня цепь.
Питерс и Бринк потащили меня наверх. Именно потащили, поскольку я уже не мог даже пошевелиться, не то что передвигать ногами. Я чуть ли не с блаженством растянулся на каких-то деревянных полусгнивших нарах в каморке водокачки. Закрыв глаза, я старался дышать ровно, подавляя приступы кашля. Видимо, в последние мгновения я все же нахлебался воды, и она добралась до легких, а теперь искала выход наружу. На меня набросили теплое одеяло, но от него было мало толку — насквозь промокшая одежда прилипала к телу.
Стоило мне открыть глаза, как все вокруг завертелось, я едва различал лица собравшихся у моего ложа. Я снова закрыл глаза, дожидаясь, пока мне полегчает. Лишь спустя какое-то время я узнал всех: Бланкарта, Питерса, Константина де Гааля и, к великому моему удивлению, инспектора Катона.
— Вам, как я посмотрю, ничего не стоит нагнать на людей страху, — высказался последний. На лице представителя власти застыли озабоченность и ирония. — Стоит оставить вас без присмотра на пару часов, как вы уже готовы осушить все амстердамские каналы.
— Так это ж не по доброй воле. Да и вы к этому руку приложили, инспектор, если уж быть до конца откровенным.
Бланкарт кашлянул.
— Не вам упрекать инспектора, Зюйтхоф. Кто знает, может, именно ему вы и обязаны жизнью.
— Как так? — не понял я и выплюнул воду, едва не угодив в стоявших.
Начальник тюрьмы в ужасе отшатнулся.
— Уж не сподобились ли вы счесть меня невиновным? — осведомился я у Катона.
— Угадали. За минувшие часы кое-что существенно изменилось.
— И этим я обязан вам? Посвятите же меня во все, инспектор!
— Не только мне, но и госпоже Моленберг.
— Моленберг? — повторил я, отчаянно вспоминая, где мог слышать это имя.
— Беке Моленберг, — решил помочь мне инспектор Катон.
— Ах да, этой кухарке.
— Верно. Я решил еще раз допросить ее, и, надо сказать, допросить как полагается. В конце концов она разрыдалась и призналась, что в первый раз лгала. Не вы подожгли дом, а сам Мельхиор ван Рибек. Он поступил так в припадке безумия, как выразилась кухарка. И я тут же направился сюда — к счастью, успел вовремя.
Константин де Гааль, явно разочарованный таким оборотом, выслушал слова инспектора с каменным лицом.
— Что именно говорила вам госпожа Моленберг? — не отставал я. — Кто подбил ее на эту ложь?
— Какой-то незнакомец. Он предложил ей кругленькую сумму в сто гульденов.
— И в самом деле немало! Ей и за год столько не заработать. Вот так нас всех и покупают толстосумы.
— Одним подкупом он не ограничился. Незнакомец, по словам Беке Моленберг, еще и угрожал ей — мол, если откажется распространять слухи о вашем поджоге, с ней поступят так же, как и с вами. Нет сомнений, что кому-то очень и очень нужно устранить вас с пути.
— И прикрыть тех, у кого действительно руки в крови, — добавил я. — Я имею в виду тех, кто и довел до безумия Мельхиора ван Рибека. Кухарка представила описание этого человека?
— Самое приблизительное.
— Подождите, дайте я попытаюсь. Так вот: хорошо одетый мужчина средних лет с темной бородкой.
— Примерно так она его и описала. А как вы догадались?
— Да потому что у вас уже есть одно такое же описание. Речь идет о человеке, который приходил забрать картину из жилища Осселя. Ту самую картину, которая несет смерть.
Катон усмехнулся:
— Недурно, Зюйтхоф. Я тоже уловил эту связь.
— Только теперь незнакомец готов платить вдесятеро больше. Видимо, мне остается гордиться, что я переплюнул картину в цене.
Попытавшись вызвать в воображении приметы незнакомца, я спросил:
— А вы пытались разузнать у Беке Моленберг о Мерте-не ван дер Мейлене?
— Конечно. Она знает этого торговца антиквариатом, он не раз бывал в гостях у ван Рибеков. Но разумеется, не он предлагал ей эту сотню гульденов.
— Хотя, вероятно, именно ему в конечном счете и принадлежала указанная сумма.
— Не исключено, что это может соответствовать истине, — уклончиво ответил инспектор Катон, явно не желая бросать тень на столь почтенного гражданина Амстердама.
— Вы говорите о торговце картинами и книгами ван дер Мейлене? — вышел из оцепенения де Гааль. — Какое он имеет ко всему этому отношение?
Но Катон, к моему облегчению, не убоялся явно тенденциозного вопроса Константина де Гааля.
— Я пока что на середине расследования, господин де Гааль, посему прошу вас верно понять меня: я не вправе разглашать, что выяснилось, а что нет, и брать кого-либо под подозрение без достаточных на то оснований. Ибо это неизбежно усложняет ход разбирательства и вызывает массу опасных моментов, в чем я уже успел убедиться в стенах Распхёйса.
Де Гааль побледнел от гнева.
— Вы отдаете себе отчет, с кем вы говорите, уважаемый? Не забывайте, я пользуюсь влиянием в определенных кругах, в том числе и в магистрате.
— Допустим, я об этом не забываю. И что же дальше? Желаете доложить обо всем магистрату? Извольте. Только не забудьте упомянуть и о том, что по вашей милости невиновного человека едва не погубили.
