Элизабет Хойт - Скандальные наслаждения
Слезы блестели в ее глазах, одна сторона лица покраснела и опухла. Это снова привело его в ярость, но он даже не взглянул на брата, а протянул к ней руки, окровавленные и дрожащие, и заключил ее лицо в ладони.
— Ты не сильно пострадала?
— Нет, — сказала она. — Нет.
— Прости, — произнес он. — Прости меня.
Он хотел обнять ее, чтобы хоть как-то загладить этот кошмар.
Но она покачала головой и отстранилась:
— Не надо.
— Геро, — взмолился он. — Пожалуйста.
— Нет. — Она подняла руку, такую тонкую и бледную, останавливая его. — Нет, я не могу… не нужно.
И, развернувшись, выбежала вон.
Гриффин обвел взглядом комнату. Дворецкий, лакей и несколько горничных стояли в дверях, разинув рты. А мать… у нее подрагивали плечи.
— Вон отсюда! Все вон! — гаркнул он на слуг.
Те мгновенно исчезли.
Он обнял мать, чувствуя под ладонями хрупкие лопатки.
— Прости. Я животное.
— Я не понимаю… Что случилось?
— Гриффин соблазнил мою невесту, — еле шевеля распухшими губами, произнес Томас, все еще лежа на полу. — Он поступил с ней так же гнусно, как поступил с Энн.
— Гриффин? — Мать в полной растерянности смотрела на него, и это разрывало ему сердце.
— Заткнись, Томас, — прохрипел он.
— Да как ты смеешь…
Гриффин повернул голову и смерил брата таким грозным взглядом, а его верхняя губа так угрожающе — как у зверя — приподнялась, что Томас умолк.
— Не смей об этом говорить. Не смей даже намекать на это. И ее имя не смей произносить… Ты понял?
— Я… — Томас открыл рот и тут же закрыл.
— Ни слова, или я закончу то, что начал.
Мать предостерегающе взяла его за плечо, но, даже рискуя расстроить ее еще больше, Гриффин не отвел глаз от брата и продолжал обжигать его взглядом, пока Томас не отвернулся.
— Вот так-то, — произнес Гриффин и кивнул матери. — Пойдем, mater. Выпьем чаю, и я постараюсь все тебе объяснить.
И вывел ее из комнаты, оставив Томаса сидеть на полу.
— Не могу притворяться — радости от того, что ты сделала, я не испытываю, — говорила Геро кузина Батильда спустя час. — Но ты достаточно наказана за совершенные тобой проступки.
Она осторожно сменила влажную салфетку на распухшей щеке Геро. Геро закрыла глаза, не желая смотреть на обеспокоенное лицо кузины Батильды. Она лежала в постели, укрывшись в своей комнате от всех перипетий. Половина лица, там, где ее ударил Томас, болезненно пульсировала. Миньон устроилась рядом, уткнувшись носом в здоровую щеку, как бы утешая ее.
Неожиданно слезы наполнили глаза Геро.
— Я не заслуживаю вашей заботы.
— Глупости, — заявила кузина Батильда с прежней безапелляциозностью. — Маркиз не имел права тебя ударять. Подумать только — ударить даму! Хорошо еще, что он не сломал тебе скулу. Так что к лучшему, что ты не выйдешь за человека, подверженного таким приступам ярости.
— Он был доведен до этого, — сухо ответила Геро.
При воспоминании о взбешенном лице Томаса, когда он наклонился над ней, ее проняла дрожь. Это был какой-то жуткий сон. Геро действительно испугалась, что Гриффин не остановится, пока не прибьет брата. Как такое могло произойти?
— Нам, разумеется, придется устроить тихую свадьбу, — сказала кузина Батильда.
Геро непонимающе на нее посмотрела.
— Но я не выхожу за Мэндевилла.
Кузина Батильда похлопала ее по плечу.
— Дорогая, я говорю о Рединге. И как можно скорее, пока не поползли слухи.
Геро устало закрыла глаза. Хочет ли она выйти за Гриффина? И позволит ли ей это Максимус? Мысли о брате вернули ее к действительности.
— О господи! Я забыла о Максимусе! — Геро села, уронив салфетку. Она в ужасе посмотрела на кузину Батильду. — Он уже знает?
Кузина Батильда, кажется, была захвачена врасплох.
— Я, конечно, ничего ему не говорила, но ты ведь знаешь, какой он.
— Да, знаю. — Геро поднялась с кровати.
— Ты куда?
— Он уже узнал… или вот-вот узнает, — бормотала Геро, ища туфли. — Я не знаю, каким образом — то ли через осведомителей, то ли потусторонние силы ему докладывают, но так или иначе, рано или поздно, он узнает все, и учитывая скандальную сущность этой новости… — Она нагнулась и заглянула под кровать, где обнаружила туфли.
— Моя дорогая, я не смею останавливать тебя, если ты хочешь найти утешение у своего брата, но не лучше ли подождать немного, чтобы дать ему время, скажем, пережить эту новость?
— И что, вы полагаете, он тогда сделает? — спросила Геро, засовывая ноги в туфли. Господи, в каком беспорядке ее прическа! Она кинулась к зеркалу.
— Ты хочешь сказать… — Кузина Батильда почти задохнулась и побледнела.
А Геро знала точно, что произойдет. Если ее брак с Томасом не состоится, то Максимуса ничто не остановит, чтобы разделаться с Гриффином.
— Он наверняка что-нибудь предпримет. Не исключаю, что он может вспылить, а, честно говоря, неистовства на сегодня с меня вполне достаточно.
Кое-как причесавшись, Геро — времени, чтобы переодеться, у нее не было — выбежала из комнаты, спустилась по лестнице и стала ждать в прихожей карету.
— Я с тобой, дорогая. — Кузина Батильда, запыхавшись, почти бежала за ней следом, прижимая к груди подобно щиту Миньон.
— Герцог, без сомнения, разгневан, — сказала Геро. — Вам не нужно сопровождать меня.
Кузина Батильда гордо подняла подбородок.
— Вы все находились на моем попечении после смерти ваших родителей. Я не допущу, чтобы ты одна встретилась с ним. — И со свойственной ей практичностью добавила: — К тому же две женщины скорее смогут его утихомирить.
Что касается Геро, ее это не успокоило, но она решительно направилась к карете.
Спустя полчаса они стояли на пороге Уэйкфилд-Хауса, внушительного особняка, построенного их отцом. Отец намеревался жить здесь всей семьей, но сейчас в огромном доме остался только Максимус.
Дверь открыл взволнованный дворецкий. Увидев их, он произнес:
— Миледи, я не думаю…
Геро быстро прошла мимо него со словами:
— Где мой брат?
— Его светлость в своих апартаментах, но…
Геро, едва кивнув, уже поднималась по лестнице. В обычных обстоятельствах она не осмелилась бы вторгнуться в личные покои Максимуса. Но как раз теперь сложились чрезвычайные обстоятельства.
Дверь в комнаты брата открылась, и оттуда, подобно выгнанной собачонке, вылетел секретарь.
Геро глубоко вдохнула для храбрости и вошла.
Максимус сидел в одной рубашке, без фрака, наклонившись над письменным столом, и что-то писал. В комнате находилось еще трое слуг, включая камердинера Крейвена, который служил у Максимуса очень давно. Крейвен был худым и высоким, всегда носил черную одежду и напоминал скорее гробовщика, чем камердинера.