Мэдлин Хантер - Неисправимый грешник
Теперь на смену языку пришли его пальцы. Это было умопомрачительное сочетание удовольствия и изнуряющего желания. Мучительная сладость все возрастала, пока он подводил ее к завершению этого ужасного и в то же время изумительного действа.
Наконец долгожданный пик наступил. Ее страсть взмыла вверх, достигнув вершин чистейшего наслаждения, и, словно ливень, обрушилась на нее.
Он вновь оказался внезапно с ней, в ее объятиях, лежащий между ее ног, как это было в Дареме. Только на сей раз им не мешали никакие одежды. Она обхватила его, в полной мере осознавая вес и тепло его тела.
Ее вульва все еще продолжала пульсировать, не утратив желания. Флер испытала невероятное облегчение, когда он вошел в нее. Он погрузил ствол в глубину, и Флер была поражена его полнотой и размером.
Ее изумление было нарушено ощущением боли. Однако владевшая ею страсть поглотила боль. Они вдвоем сдобно превратились в единое целое. Понимание этого, сознание того, что она удерживает его, что он представляет как бы ее часть, породило чувства даже более сильные, чем сладострастие, которое она только что испытала. Флер закрыла глаза, наслаждаясь этим полным слиянием.
Его страсть управляла всем остальным. Флер чувствовала, когда он сдерживал себя, и поняла, когда он перестал сдерживаться. Его желание вело их; Данте то неистово целовал ее, то погружался в ее лоно с такой силой, что она ахала от восторга. Она могла лишь принимать и ощущать. Ничего больше не существовало для нее сейчас, кроме любви и этой восхитительной близости, этого ощущения его внутри своего лона и его тела в ее объятиях.
Когда все закончилось и наступил покой, ей показалось, что ее душа и сердце остались без защиты. Она приникла к нему, чтобы вдохнуть запах его тела, услышать его дыхание.
Она хотела, чтобы он оставался на ней всегда, но он в конце концов зашевелился. Но даже когда он вышел из нее, ее вульва продолжала пульсировать.
– Я причинил тебе боль?
– Нет. – Она не знала, была ли боль. Да это и не имело значения.
– Я тебя шокировал?
– Нет… может, самую малость. – Она повернулась на бок, чтобы видеть его лицо. – Было продемонстрировано все?
– Нет.
Флер улыбнулась:
– Глупый вопрос. Конечно же, не все. Ты даже забыл показать мне чувствительное место под коленкой.
– Верно.
– И трюк с моим копчиком. Определенно ты бережешь это для другого раза.
Он тихонько засмеялся:
– Обещаю тебе показать в следующий раз, когда я не буду столь нетерпелив.
Она прочертила узор на его груди.
– И еще показать, как женское тело может быть более чувствительным после…
– Это не поздно и сейчас. Раздвинь-ка ноги пошире и не двигайся.
Она повиновалась. Его палец прикоснулся к вульве, которая была невероятно чувствительна после совокупления. Флер испытала невыразимое наслаждение. Почти мгновенно она достигла пика возбуждения, умоляя о большем. Удовольствие было неземным, невероятным, умопомрачительным. Она закричала, когда могучий оргазм потряс ее. Она словно погрузилась в мир блаженства.
Сознание возвращалось к ней медленно. Прошло довольно длительное время, прежде чем она поняла, что находится на постели в спальне.
Она открыла глаза и увидела, что Данте наблюдает за ней. Ей показалось, что комната до сих пор наполнена ее криками и стонами.
– Я думаю, что сделал правильно, отпустив всех слуг, – сказал он.
– О да, – согласилась Флер. И еще подумала, что они поступили разумно, отложив это испытание до отъезда из Леклер-Парка.
Глава 21
– Все именно так, как, по твоим словам и должно быть. Мир вне этих стен не существует. И только мы двое находимся внутри. – Флер прижалась к Данте. – Когда они вернутся?
Ее слова вывели его из состояния блаженной удовлетворенности, в котором он пребывал.
– Я дал им достаточно денег, чтобы они отправились в театры и таверны на целую ночь.
Он повернулся на бок и подпер голову рукой. Ее красота приводила его в восхищение. Равно как и ее мужество. Ей самой понадобилось проявить волю, сделать собственный выбор. Его покоряло то, что она проявила такое бесстрашие ради того, чтобы разделить любовь с ним.
Она была решительна, великолепна, изумительна.
«Я хочу иметь семью».
Ее нежная белая кожа казалась более изысканной, чем самые дорогие ткани. Он легонько гладил ей плечо и руку, она прислушивалась к его прикосновениям, смежив веки.
«Я хочу тебя».
Никогда в жизни он не слышал более лестных для себя слов. Их произносили другие, но не так и не по этой причине. Он тоже ее хотел, и тоже совсем иначе, чем раньше.
«Вот насколько я тебе доверяю. Нет необходимости подвергать это испытанию».
Он никогда не забудет эти удивительные слова.
«Я хочу быть замужем по-настоящему».
Данте взглянул на письменный стол и вспомнил о письме, находящемся в ящике. Оно было от Фартингстоуна и ожидало его, когда он вернулся утром. Этот человек предлагал провести переговоры, и Данте догадывался, какое направление они могли принять.
Данте поцеловал Флер, чтобы выбросить из головы мысли о Фартингстоуне и его интригах.
Флер повернулась к нему, она выглядела очаровательно сейчас, когда волосы ее были распущены, а наготу прикрывала лишь тонкая простыня.
– А чего хотел Бершар? Ты говорил, что расскажешь мне чуть позже.
Казалось, что после этой встречи прошла целая вечность, хотя минуло лишь несколько часов.
– Бершар от моего имени навел некоторые справки.
– Ты просил его об этом?
– Нет. У него есть некоторый опыт в таких делах, и он проявил инициативу по праву друга.
– Подобно тому, как Сент-Джон и мистер Хэмптон пррявляют инициативу и наводят справки обо мне. У тебя очень преданные друзья. Хотя они и несколько бесцеремонны.
– Можно сказать и так.
– Так какие же справки навел мистер Бершар? Они касаются меня?
– Он навел справки о Фартингстоуне. И узнал, что тот, будучи молодым человеком, получил наследство, которое составляет часть собственности в Дареме, граничащей с твоей. Он живет на свои доходы и пользуется уважением.
– Мы уже знаем об этом.
– Однако остальное гораздо более увлекательно. Фартингстоун не всегда был столь трезвым и добропорядочным. У него была бурная юность, и тогда считали, что из этого молодого человека не выйдет ничего путного. Тетя Бершара помнит его еще с того времени и рассказывает, какая удивительная и внезапная трансформация произошла с ним, когда Фартингстоуну должно было стукнуть тридцать лет. Эта перемена была столь разительной, что о его прошлом все забыли. Я предпочел бы, чтобы он продолжал играть, пить и губить себя, вместо того чтобы изображать из себя респектабельного джентльмена, в то же время пытаясь засадить меня в тюрьму и запятнать мою репутацию. Свет быстро создает о людях мнение. Осмелюсь сказать, что Маклейн более порядочен, чем Грегори, однако же Маклейн пользуется в свете дурной славой, а Грегори Фартингстоуном все восхищаются.
