Барбара Картленд - Скверный маркиз
— Сейчас как раз — самое подходящее! Выходи же…
Ротертон как-то особенно медленно, почти лениво, встал, приготовившись покинуть ландо, но при этом зачем-то быстрым и незаметным движением поднял крышку переднего сиденья — джентльмены, путешествуя, обычно прячут здесь ценные вещи на случай налета грабителей, но лорд Ротертон достал из укрытия… пистолет! Чтобы пустить его в ход, он должен был переложить его в другую руку, и Орелия, тут же заметив все это, в ужасе закричала:
— Берегитесь! Берегитесь!
Лорд Ротертон вскинул оружие. Маркиз отпрянул, и как раз вовремя — в ту же секунду прогремел выстрел. Пуля пролетела мимо, маркиз же схватил Ротертона за руку и, выдернув его из ландо, нанес ему ужасающий удар в челюсть. Ротертон почти согнулся пополам, но выпрямился и набросился на маркиза, как разъяренный бык.
Маркиз нанес ему новый удар и на этот раз свалил Ротертона на землю. Из носа и изо рта у того потекла тонкая струйка крови. Побелев от ярости, Ротертон снова поднялся, очевидно, даже не чувствуя боли, но маркиз, по-боксерски уверенно работая кулаками, опять уложил его наземь. Широко раскинув ноги, лорд Ротертон остался лежать в пыли неподвижно, однако маркиз схватил его за воротник и поднял.
— Нет, ты, свинья, не отделаешься от меня так легко! — прорычал он и еще раз ударил его, а потом еще, и кровь хлынула потоком у того по лицу. И только тогда, когда лорд Ротертон снова упал на землю, явно потеряв сознание, джентльмен, который сидел верхом на второй лошади, спешился и тронул маркиза за руку:
— Этого достаточно, Дариус!
— Нет, я хочу убить этого редкостного подонка! — мрачно ответил ему маркиз.
— Слишком многое придется тогда объяснять, — резонно отвечал его друг, — а кроме того, Ротертон — уже конченый человек. Он поднял пистолет на безоружного человека, а это поступок уже непростительный. Я уж позабочусь о том, чтобы с ним никто впредь не разговаривал и руки ему не подавал.
— А я, попадись он мне на глаза, — прохрипел маркиз, — уж не сомневайтесь, закончу дело, которое ты не дал мне закончить сейчас. — И, достав из кармана носовой платок, он вытер мерзкую кровь со своих пальцев.
В это время раздался стук колес и подъехал черно-желтый фаэтон, запряженный так хорошо знакомыми Орелии четырьмя безупречно подобранными в масть гнедыми. Маркиз взглянул в их сторону и подошел к ландо. На ступеньке стояла Орелия, очень бледная, но в больших глазах ее светилась несказанная радость.
— Вы спасли меня! — прошептала она, когда маркиз подошел поближе. Он, почти не глядя на нее, спросил:
— Вы достаточно хорошо себя чувствуете, чтобы дальше ехать со мной в фаэтоне?
— Но… разумеется!
Она торопливо надела капор и завязала ленты. Маркиз помог ей выйти из ландо, подвел к фаэтону и помог подняться на высокое сиденье, а потом, взяв вожжи у грума, приказал:
— Поезжай на Громе позади нас, Харрис.
— Очень хорошо, м’лорд.
Маркиз улыбнулся другу:
— Спасибо, Чарли, очень тебе обязан и готов оказать тебе ту же услугу, если понадобится.
— Ловлю тебя на слове! — И Чарли весело усмехнулся, усаживаясь на лошадь.
Маркиз ехал молча. Уезжая, он даже не взглянул на бесчувственное тело противника, оставшегося лежать вниз лицом на дороге, и его слуг, оцепеневших от страха. Орелия едва дышала от волнения, но они проехали почти милю, прежде чем маркиз спросил у нее:
— Он… он причинил вам какой-нибудь вред?
И она поняла, что он имеет в виду.
— Нет!.. Сначала он сам правил лошадьми, до самого Эпсома… и только когда мы поехали дальше… — Орелия замялась, подыскивая слова.
Однако маркиз молчал, и постепенно она успокоилась, страх ее рассеялся, она чувствовала себя в безопасности! Больше всего она испугалась за него. Но теперь все хорошо, он здесь, с ней! Он пришел, чтобы спасти ее! Впрочем, она ведь была уверена, что все так и будет!
Они уже проехали через Эпсом, когда маркиз остановился у маленькой бело-черной гостиницы, стоявшей в окружении нескольких домиков под соломенными крышами — картина, какую можно увидеть во множестве пригородов на территории Англии.
— Полагаю, нам с вами не повредит стаканчик вина, — объявил он. К ним уже подбежал конюший, остановивший гнедых, и маркиз помог Орелии спуститься, а Харрис соскочил с черного жеребца, на котором маркиз прискакал в Эпсом.
Их проводили в особую, небольшую гостиную, и маркиз заказал вино и мясную закуску. Когда за хозяином гостиницы закрылась дверь, он впервые за все время, как показалось Орелии, взглянул на нее. Она уже сняла капор и плащ. В бирюзово-голубом платье, немного надорванном у шеи грубыми пальцами Ротертона, она выглядела очень хрупкой, маленькой и беззащитной. Их глаза встретились, и, не отдавая себе отчета в своих поступках, ни о чем в этот момент не думая, Орелия подошла к маркизу и прижалась лицом к его плечу.
— Я думала, что он… убьет тебя! — прошептала она, и, обняв ее, он почувствовал, как она дрожит от пережитого.
— Но твой крик спас мне жизнь, — ответил маркиз. — Однако мне вряд ли было предназначено умереть, Орелия, ведь ты во мне так нуждалась!
— Я все время молилась, чтобы ты успел! Я чувствовала, что ты не можешь не сознавать, как мне… плохо, — опять прошептала она.
— Странное совпадение — то, о чем ты говоришь, — глухо ответил он. — Мне тоже как-то было не по себе весь день. Я чувствовал, что что-то случилось, и спешил вернуться в Лондон и, может быть, повидаться с тобой.
Он крепче сжал ее в объятиях и тихо проговорил:
— Орелия, поедем вместе? Мы поженимся за границей. Люди немного посудачат об этом, но когда мы вернемся в Англию, то все обо всем уже позабудут.
Орелия затаила дыхание и потом, словно осознав, что слишком тесно прижалась к нему, отступила. Он не пытался ее удержать, и теперь она стояла у каминной доски, глядя на холодный очаг.
— Кэро…лайн! — ответила она ему почти неслышно, прошелестела…
— Да, ее гордость будет уязвлена, — согласился маркиз, — но она, конечно, будет по-прежнему искать утешения с послом или кем-то подобным.
— Так ты знал про посла? — взглянула на него Орелия.
— Неужели ты считаешь меня настолько безмозглым, таким, какого легко обмануть любительским театральным действом, которое разыгрывали Кэролайн и Савелли, рассчитывая меня провести?
— И ты… не сердишься на Кэролайн? — с беспокойством спросила Орелия.
— Сержусь? Да кто я такой, чтобы осуждать Кэролайн? Да, она имеет право отдавать свои губы и тело послу, как я отдаю тебе мои сердце и душу, хотя, — и в голосе его прозвучала горькая нота, — вряд ли они представляют собой большую ценность!
